Тропу на горе потеряли сразу же. Гашиш, наверное, хорошо ориентировался по звёздам, но то было в другом полушарии, здесь они были помельче. Снег лежал глубокий, проваливались по пах. Гашиш ходить по снегу отвык, но мне маршрут давался ещё труднее, в моей газетной жизни ничего тяжёлого не встречалось, на работу ездил в метро. Я отсчитывал сто шагов и валился в снег, мычал, хватал губами жёсткие кристаллы. Они таяли, я потихонечку оживал. Гашиш стоял рядом и посмеивался: «Кто ты там? Библиотекарь, историк, филолог? А вот я — путешественник. В джунглях труднее было, там дышать нечем, всё ядовитое и дизентерийное». Кажется, Гашиша отпускало, коленка ему не мешала верно оценивать свои силы. Видно, врачи в его ведомстве и вправду умели делать надёжные запасные части. Но в вечную жизнь мы оба всё равно не верили. Нас учили, что жизнь человеку даётся один раз и жить её надо сразу, набело и не думая о последствиях. Я падал в снег и думал, что мы оба свой шанс упустили.
Тут десятью метрами выше мы увидели человека, похожего на ходячее дерево. Он шёл по-твёрдому, размахивал руками и горланил песню. Голова у него моталась влево-вправо. Он тоже увидел нас. Оказалось — лесоруб Иван, сегодняшнюю норму уже вырубил, идёт из леса домой, сегодня у него — именины, стол — накрыт, имеются жена и сынишка, живут втроём — вот и вся биография, всё как у людей, больше нечего рассказать. «Круглый день на свежем воздухе, на здоровье не жалуюсь». Кроме того, в избе комната есть незанятая, он её жарко натопит и с удовольствием сдаст нам за чистый спирт. «Денег не надо, на них ничего не купишь, если повезёт — только хлеб. А" зачем человеку хлеб, если есть питьевой спирт?» Я не стал отвечать на вопрос и уж тем более спорить. Мы поспешили за Иваном по запорошенной тропке, которую он ежедневно набивал утром и вечером своим деревянным шагом.
Иван обладал выдающимися нижними конечностями, шаг у него был ходульный, шёл налегке; он родился здесь, за ним не поспеть. С перевала ткнул плакатной рукой вниз: «Вот он, родной Грабовец, моя хата — с самого краю, здесь и будете жить». На письме его речь выглядит литературно, но на самом деле слова выталкивались из гортани с трудом, они были какими-то костистыми, края неровные, цепляющиеся за язык, а сам Иван во время диалога напоминал животное, неплохо научившееся человеческому языку. Я часто его переспрашивал.
Мы с Гашишом надели лыжи и широкими дугами заскользили по склону. Иван же сел на снег и покатился на овечьем тулупе вниз, никаких лыж ему не требовалось. Деревенские лампочки горели не ярче звёзд, терзаемый лыжами снег брызгал в глаза, временами я переставал понимать, куда меня несёт — то ли на тусклое электричество, то ли на самый верх. Чёрт его разберёт. Местному жителю заморочить столичного ничего не стоит, тем более что Карпаты всегда славились колдунами. Здесь их почему-то называют мольфарами, что служит доказательством культурного своеобразия данного региона.
Стол был и вправду накрыт. Солёные огурцы, варёные яйца, холодная картошка, сало, что-то, наверное, ещё. А что — не помню, пили свекольную самогонку, зверски крякали от альдегида. Всё, конечно, своё, включая свиные кишки с гречкой. Пиликала скрипочка, гудела сопелка, рвал космос варган. Хозяйка, правда, сказала, что это вовсе не варган, а дрымба. Гости согласно закивали: дрымба, именно дрымба. А как же ещё? А варгана мы никогда не видели. Даже по телевизору. Тем более что телевизоров здесь не бывает. Останкинская телебашня далеко-далеко, сигнала нет, денег — тоже. Так что вся надежда — на личный опыт встреч с интересными людьми, которым вообще-то нельзя верить, они ведь не понимают по-нашенски. И мы их тоже не всегда понимаем. Говор у вас, москалей, неприятный, слова произносите слитно, будто спицами петельки вяжете, все одинаковые, одно от другого, бывает, не отличишь. А лингвистика, между прочим, наука интересная, — продолжали гости. По-вашему — жопа, а по-нашему — дула. Наша дупа намного красивее, это всякий скажет. Да и Бандера Степан Андреевич был мужик неплохой, учился неподалёку, в Стрые, зря его москали убили. Слыхали, что будто цианистым калием, в городе Мюнхене. Но сами не видели. Всё равно невежливо получилось, не по-соседски, в одной стране ведь живём, но это ничего, ненадолго. У нас в Грабовце много стран было, и где теперь они, скажите на милость? Какие-нибудь Моравия, Киевская Русь, Трансильвания или Австро-Венгрия? Так что и учиться по-русски нам не имеет большого смысла. И вы наш закарпатский язык тоже не учите, не пригодится.