Но больше всего повезло красавицам. Не выдержав испытания родиной, они выходили замуж за пожилых и любвеобильных иноземцев, дезертировали пачками. При этом многие красавицы иностранными языками не владели совсем, но ведь не разговаривать они ехали. В любом случае было обидно, что их красота и фертильность достаются другим странам, другим континентам и я их уже никогда не увижу. Что тут предпримешь? «Может, хоть целее будут», — со сдержанным оптимизмом резюмировал я. В конце концов, из России-матуш-ки всегда бежали: Котошихин, крестьяне, толстовцы, белая гвардия, диссиденты „Такой вот казачий синдром. Несмотря на историческую закономерность нынешнего исхода, всё равно дышалось с трудом. Сами уехали, а нас оставили мучиться.
Катерина моя не была красавицей. Но и она уехала. Развелась со мной, взяла Нюшеньку за руку и улетела в Соединённые Штаты Америки. И правильно сделала: газету мою закрыли, денег я больше не зарабатывал, супружеских обязанностей не исполнял. Нет, не так. Супружеских обязанностей не исполнял, но деньги я зарабатывал. Правда, не тем, чем нужно. Гашиш организовал кооператив по морению клопов и тараканов, назвал его «Выжженная земля», взял меня к себе рядовым ликвидатором. У него тоже денег не было. Он умел убивать, вот и возвратился к убийству. На сей раз — насекомых. Нужда заставила. Как бывалому террористу, Гашишу полагалась досрочная пенсия, но её не хватало. Он женился поздно, родилась дочь, она быстро росла, ей всё время требовались новые носильные вещи, а пенсии не хватало. Гашиш стал снова кричать по ночам, поминал худым словом генерала Мясорубкина, вот жена и не выдержала, ушла. От расстройства Гашиш даже стал писать мемуары. «Я их всех на чистую воду выведу, всех этих генералов!» Говорил громко, почти кричал, но выходило неубедительно. Мемуары он закопал в лесу, в круглой железной коробке — раньше в таких хранили художественные фильмы. Место мне показал, сказал: «Ты их опубликуй, если переживёшь меня. Всякое может случиться, как друга прошу. У нас свобода слова, а подписки о неразглашении ты не давал».
Я бродил по квартирам в противогазе и прыскал по тёмным углам из пульверизатора. Много чего повидал. Умирающих стариков, по которым ползли клопы, отсасывая последнюю кровь. Стойких костистых старух, которые говорили мне «молодой человек» и совали миллион «на трамвай», — по-советски боялись, что если не дать на лапу, то работа окажется плохо сделанной, тараканы оживут обратно. Для успокоения нервных старух деньги приходилось брать. А не то помрут от огорчения. Никогда не видел такого количества насекомых. Советская власть утверждала, что победила паразитов, но, как всегда, врала. Наконец-то я воочию убедился, что человек на этой планете — в видовом меньшинстве.
Получив очередной заказ, я отправился в высотку на Котельнической набережной. Здание выветрилось и обветрилось, потрескалось от трения об атмосферу, покрылось известковым налётом от столичного выдоха. В скором времени оно превратится в живописные руины, которые облепят повизгивающие от познавательного восторга экскурсанты. Руины затянет травой и кустами, а любознательные граждане услышат рассказ о том, что когда-то здесь жили знатные советские учёные, писатели и номенклатурные работники средней руки. Экскурсантам пояснят, сколько тонн мрамора израсходовали на отделку вестибюлей, сколько романов написали бывшие обитатели руин, сколько они сделали изобретений и гадостей. Что ж, дело прошлое, можно и рассказать. Экскурсанты же будут внимать и от души радоваться тому, что родились попозже, они ещё живы и им предстоит полная ярких впечатлений долгая жизнь. Чтобы ощутить эту радость, люди, наверное, и записываются на экскурсии по руинам.
Лифт поволокся наверх, застонал натруженными боками, заскрежетал усталыми тросами. Подъём давался ему с одышкой. Я бросил взгляд в засмотренное зеркало и остался доволен собой: незаметен и аккуратен, умеренно сед, лицо слегка скорбное, как у похоронного агента или ветеринара, явившегося сделать смертельный укол любимому домашнему животному.
Я позвонил в дверь. Открыл мужчина — старше, выше и худее меня. Голова маленькая, нахохленная, птичья. Под стать ей и нос, загибающийся клювом. Худая шея торчит из мохнатого свитера с круглым горлом. Настоящая птица. Но не певчая, а хищная. Стервятник? Кожа — чистая, ошкуренная, видно, что человек питается регулярно. Интересно, чем? Хозяин посмотрел на меня круглым оком, брезгливым взглядом, каким обнаруживают неприятный предмет. Несвежую скатерть с винным разводом или дохлую мышь. С предметом нужно было что-то делать — выкинуть в мусоропровод, отнести в прачечную. Клюв раскрылся, тонкая губа шевельнулась, обращаясь к обитаемому пространству, хозяин проклекотал: «Заинька, мы кого-нибудь ждём?» Потом канул, не успев запомнить мою внешность. Вряд ли писатель — писатели всякими людьми интересуются, даже ликвидаторами. Наверное, учёный, до одури думающий очередную мысль про закон природы или какой-нибудь механизм.