На месте хозяина очутилась Заинька — будто супружеская пара мгновенную рокировку сделала. Дама неопределённых зрелых лет. Мимика скупая, ушки невыразительно прижаты к черепу, лицо — обожжённая глина. «Наверное, пластическая операция», — подумал я. Как и её муж, она тоже не стала разглядывать меня, обратилась вежливо: «молодой человек». Ко мне никто уже давно так не обращался. Гражданин, мужчина, старик, братан, отец... До «деда» пока не дошло. Упруго, словно гимнастка, Заинька провела меня в кабинет. Ей бы пошла военная форма или балетные тапочки. Носки ног у неё и вправду разлетались шире обычного, шаг чёткий, строевой. «У моего мужа в книгах завелись тараканы, а он ужасно брезглив, пуглив и нервен. В кабинет не может зайти, у него случается горловой спазм, потому что у моего котика повышенный рвотный рефлекс».
«Блюёт, что ли?» — наивно спросил я. Хозяйка поморщилась от грубого слова. «Это вы блюёте, а моего котика подташнивает, ну, иногда тошнит самую капельку. У литературных работников это бывает, люди чувствительные. Словом, ответственная работа стоит, а он ведь председатель жюри премии „Гусиное перо“, скоро вручать. Уф, наговорила лишнего, вы ведь, наверное, далеки от искусства? Или я не права? Вряд ли вы и меня видели на балетной сцене. В общем, сделайте хоть что-нибудь, я вас отблагодарю». И скрылась на кухню. Запахло кофе. Я про такую премию слышал, лауреату полагалась позолоченная чернильница и воз писчей бумаги. Странно, муж похож на птицу, а она называет его котиком. Впрочем, и жена не имеет ничего общего с зайчихой. У зайчихи — усы и длинные уши. А у этой и посмотреть не на что. Эти господа в зоопарке, что ли, никогда не были?
Я огляделся. По периметру — стеллажи. Комната большая, значит, книг здесь тысячи три. Корешки — знакомые, нам есть о чём говорить. Отчетливо пахнет одеколоном. Наверное, чтобы запах блевотины отбить. Добротное кресло, обитое кожей. Огромный стол, обит зелёным сукном. На столе — мой сборник. Раскрыт. Я подошёл ближе, прочёл:
Земля с повышенным содержанием картошки, кислой капусты, ржаного хлеба. Всё это легко претворяется в живую воду, бродящую по стожильным рекам.
Земля, политая солёным потом, липкой разноплемённой кровью, земля, сдобренная светом, просеянным сезонными облаками -перистыми, кучевыми, свинцовыми. Тело моё слеплено из местной глины с добавлением перечисленных элементов судьбы. Оттого — с ветром и небом на «ты».
Что ж, стихи неплохие. На полях и вправду стоял красный восклицательный знак. Может, мне премия светит и позолоченная чернильница? Надо как следует тараканов выморить, чтобы председатель жюри сумел сборник до конца прочесть. Там, поближе к концу «Линии жизни», есть стихи и посильнее. Я натянул противогаз и стал тщательно прыскать. Аккуратнее, ещё аккуратнее, надо книги этой гадостью не попортить. А то хозяин обидится и премию мне не выпишет. Прусаки выползали из умных книг, срывались вниз, корчились на паркете и от света дохли. Некоторые бегали по потолку, пришлось разуться, встать на хозяйское кресло и пустить мощную струю вверх. Пол был усыпан трупами и напоминал поле генерального сражения после окончания битвы. Да, человек — это звучит гордо. Царь зверей, император среди тараканов...
Тяжело дыша, я прошёл на кухню. Намётанным движением сорвал противогаз, заблестел потом, закашлялся от свежего воздуха. «Готово, тараканы сдохли с гарантией, можете дальше на здоровье читать и писать, больше дурно не станет. Только трупы уберите и комнату проветрите». Котик держал кофейную чашку на уровне глаз, будто загораживался от меня, по его горлу прокатилась мощная нутряная волна. Неужели я так ему неприятен, что его вот-вот стошнит? Не хотелось бы, чтобы он при мне блевал. Да, действительно, от меня несло химией, непривычному человеку это неприятно. А может, я неправильно толкую факты? Может, он сейчас чашку на блюдце выплеснет, может, он лауреата назначает по кофейной гуще? — беспокоился я. «Я лишнего не требую, я только прошу: вы до конца прочтите, там ещё лучше будет». Наверное, в голове у меня затуманилось от кислородного голодания, совершенно не к месту я прочёл: