Старуха вроде бы и распрямилась, но не стала выше ростом — горб мешал. «Нет, обычно около помойки. А здесь как-то случайно вышло, не донесла — уж больно они меня по пути одолели». С утомлённой любовью она наблюдала, как кошки рвут её макароны на части. «У меня вообще-то всё наперекосяк в жизни выходит. Хотела мужа статного да кудрявого — так нет, подрался во дворце культуры, красивый такой — с колоннами, мой-то пел, а все танцевали, вот и не поладили с токарем. А мой-то фрезеровщиком был. Он у меня горячий, чуть что — так сапогом в рожу, убивцем по случайности сделался, в тюрьме до срока сгорел. Слезами изошла, потеть перестала из-за отсутствия в организме жидкости. А потом — ничего, поправилась. Хотела девочку голубоглазую — родила мальчика, в армию забрали, да так и не вернулся, разбойник. Может, товарищи до смерти забили, а может, просто про меня, грешную, позабыл, старшиной сделался. Теперь уже не узнаешь. Голова просто слабая, такую уж ему бог приделал, может, адрес забыл и в лесу заблудился. Он ведь у меня ракетчик был, а они завсегда по лесам и оврагам от врага хоронятся. Кошек тоже никогда не жаловала — уж больно они норовистые, вроде мужчин. И вот на тебе — кормлю каждый божий день. Страна-то у нас холодная, соку в ней мало. А кого ещё кормить-то? Одна я, хоть белую мышь заводи. А то против кошки соседка возражает. Она и против меня возражает, никого не жалеет. Скучно мне, надо бы помереть, пока Пелагея жива. Она лучше всех отпоёт. Вот умру, люди меня в землю закопают, буду по сыночку скучать, звать его. Жалко, что я больше рожать не могу. Может, и ты голодный? — с надеждой спросила, в глазах азартно хлестнуло. — А то ко мне пойдём, пенсия у меня достаточная, я как раз сухарей ржаных насушила, а воду, слава богу, вчера в водопровод напустили, жаждущимся не останешься».
Наверное, я выглядел ровно так, как ей того хотелось — на сухарик с кипяточком. Хотел дать горбунье на прокорм хоть сколько-то денег, да застеснялся. Она-то о себе вообще не думает. Зачем деньги русскому святому человеку? Она ведь их всё равно неизвестно кому отдаст. Заведёт себе, к примеру, свору бездомных собак. Так что я ограничился тем, что крикнул через плечо: «Удачи!» Ведь не заорёшь же: «Пошла к чёрту!» На щеке застывала выжатая морозом едкая солёная капля. На ветру у меня всегда слезились глаза. Это было, видимо, сильно нервное от рождения.
Я шёл всё быстрее, уже задыхался, голос старухи становился всё дальше, всё глуше, всё безнадёжнее. «Эх ты! И ты туда же! Уходишь, а не взял ничего... Мне бы жизнь с начала прожить... Хотела давать много, а брали мало... Разве это по правде...» Я шёл всё быстрее, почти бежал, одновременно думал: «Да, тяжела доля родственников святого...» А ещё я подумал: «Может, это была моя Оля?» Да нет, вряд ли, не могла она так страшно состариться. Оля находилась совсем в другом месте, её так просто по дороге не встретишь.
Невыпитый кипяток с несъеденным сухарём произвели на мой организм впечатление. Следовало улучшать свой имидж, а не то, глядишь, и милостыню подавать станут. Кроме того, я чувствовал острый тактильный голод, мне хотелось, чтобы меня потрогали. Хоть кто-нибудь. Совсем в детство впал. Это-то и привело меня в парикмахерскую. В ту самую, за которой я когда-то вёл наблюдение со своего детского подоконника. Теперь я смотрел из парикмахерского кресла на свой дом. За истекшие десятилетия стёкла так никто и не вымыл. Это открывало простор для фантазии. Тем более что теперь это была не парикмахерская, а «Салон красоты».
На голубом накрахмаленном халатике парикмахерши был пришпилен бейджик — «Визажистка Анетта». Она была юна и годилась мне в дочери или даже внучки. Плоскогруда, узкотаза и совершенно не предназначена для деторождения. Глаза — на круглом выкате, водянистые, рыбьи, блядьи. Она кружила вокруг меня медленно, как кошка обходит полузадушенную мышку, которой уже не уйти. Я и вправду вжался в кресло. Совершая обход, Анетта шуршала халатом и чиркала чреслами, в которых гулял героиновый сквознячок.
Хотелось, естественно, большего, но я не знал, о чём с ней заговорить. Рассказывать ей байки из той эпохи, когда её ещё не было на белом свете? Про то, как мы с Гашишом взрывали порох и катались на байдарке с ткачихами? Девушки не любят истории. Отправиться с Анеттой в светлое будущее, на дискотеку? Пожалуй, засмеют сверстники. Прежде её, а потом и меня. Может, одновременно. К тому же нынешние танцы требовали усиленного питания. И где оно? К тому же я никогда не пробовал хотя бы марихуаны. Может, мне от неё нехорошо с сердцем станет? А честную водку Анетта вряд ли пьёт, наверняка предпочитая похожие на компот слабоалкогольные коктейли, от которых у неё, надеюсь, не разламывается голова. Я-то коктейлями брезговал. С детства усвоил, что по-русски коктейль называется «ёрш». У нас в редакции только самые пропащие люди мешали в один стакан всякую всячину. Лично я так никогда не делал, жалел свою голову.