— Да, ты прав. Но у меня не было выбора. Кроме того, я очень стыжусь.
— Выбор у тебя был, это у меня нет выбора. А стыдиться не надо. Я, например, ничего не стыжусь. Это некреативное чувство.
Я понял, зачем Кириллу очки. Он не хотел, чтобы видели его глаза. Карточные шулера поступают так же. А сейчас он очки снял, от этого он стал неприятнее. Мне становилось всё хуже, я говорил то, что думал.
— Так, значит, ты ни во что не веришь?
— Да ты у меня словно дитя, всё б тебе во что-нибудь верить. Я старше тебя.
— К настоящей вере приходят только в старости.
— У меня, между прочим, язва, это от плохой наследственности, это ты виноват. Мне до старости не дожить. Да ты посмотри, что вокруг творится! Это же беспредел!
— Пусть творится! Моя привилегия — быть в меньшинстве.
Я был горд тем, что сумел дать достойный отпор, последняя реплика осталась за мной. Но я пришёл в «Белый лебедь» совсем за другим. Собственно говоря, я и не рассчитывал познакомиться со своим несчастным сыном. Кирилл, похоже, думал обо мне приблизительно то же самое.
«Ладно, — примирительно произнёс я, — расскажи мне лучше про Остров, я был там счастлив, но это было давно. Кроме того, этот Остров — твоя малая родина. Я знаю, ты любишь его. А раз любишь — там хорошо. Исправно ли плодоносит антоновка? Высиживает ли яйцо чайка или уже снесла? Горяч ли ключ? Как чувствует себя лимонное дерево?»
Всё-таки хорошо, что Кирилл снял очки, теперь я видел, что в его глазах появилось нечто человеческое, вроде боли. А был бы он в очках, я бы этого не заметил. Кирилл сказал: «Острова больше нет». Глаза его повлажнели. Этого я не ожидал совсем. «Как нет? Куда он делся? Землетрясение? Наводнение? Иная беда?»
Кирилл заговорил внятно и медленно, он стал поэтапно рассказывать, как десять лет назад люди в погонах приплыли без спроса на Остров на катере неприятного крысиного цвета. Они ходили кругами, рвали с веток антоновку, надкусывали и выплёвывали, пинали сапогами бюсты дедушки с бабушкой, прогнали матом чайку, а яйцо разбили. Я, Кирилл, сказал им, что этот вид чаек занесён в Красную книгу, эндемика, а они сказали: сам ты, парень, мудак, наверняка чернокнижник. Потом они, эти люди в погонах, поглушили возле берега гранатами рыбу, сварили ушицы, сжарили шашлычок и остались довольны видом. «Нас здесь никто ни хуя не увидит, берег-то далеко», — сказал генерал с золотыми погонами. Потом прикатили уже другие люди, вроде бы пообразованнее, стали совать бумаги с печатями: мол, никакого законного права Ольга Васильевна с её выблядком жить здесь не имеют. Убирайтесь вон, не то хуже будет, а будет здесь наш коттеджный посёлок улучшенного типа — с джакузи, финской баней, овчарками, автоматчиками и с бля-дями по срочному вызову из Москвы. Можно и из Парижа, но наши всё-таки лучше, роднее, патриотичнее. Всё вместе называется — секретный объект «Островная Рапсодия».
Хождения по вертикальным инстанциям Ольге Васильевне ничего не дали и дать не могли. Депутат сельсовета так прямо и задрожал мелкой дрожью: «Да вы понимаете, кто за этим стоит? — Он обслюнявил указательный палец и почтительно распрямил его. — Чуешь, откуда ветер дует? Оттудова, с самого верху. А ты кто? Педагог, а туда же метишь».
Депутат рангом повыше закричал на Ольгу Васильевну: «Да я тебя посажу, суку! Столько лет в таком раю жила, а нам не сказала! Ты прохлаждалась, а мы коммунизм изо всех сил искали в неопределённо будущем времени. Утаиваешь информацию географической важности! Да мы тебя повесим, как фашисты повесили Зою Космодемьянскую! И на спине у тебя звезду красную вырежем! Раньше мы её побаивались, но теперь-то настала совсем другая эпоха, без предрассудков. Знай наших! Мы вообще теперь ничего не боимся, никакой звезды, никакого масонского символа!»
Третий, самый из них окончательный, был поласковей, но всё равно строг: «Конечно-конечно, мы знаем вас как прекрасного педагога и методиста, а потому не станем уплотнять в собственном доме, а взамен предоставим отдельную комнату в сельском клубе, в гримёрке. Там даже вода холодная есть. На этот беспрецедентный шаг мы идём, потому что заинтересованы в квалифицированных преподавателях, потому что, кроме тебя, дуры, к вам в глухомань никто не поедет. И не думайте, пожалуйста, дальше жаловаться. Дальше будет хуже». На том и порешили, окончательно, обжалованию не подлежит. Кирилл всё хорошо запомнил, я уверен, что он цитировал точно. «Знаешь, как этого человека звать? Последнего, окончательного? Владимир Михайлович Шматко. Помнишь такого? Он сейчас председатель секретного жилтоварищества, этой самой „Островной Рапсодии"».