— Играть в ансамбле?
— Да.
— Хорошо. — Я набрал в легкие побольше воздуху и начал.
Еще до Рузвельта, но уже после Краха, я пять дней в неделю работал на ткацкой фабрике в Гастонии, а остальные два дня колесил с «Каролинскими кавалерами». Каждую пятницу одно и то же: набиваемся вечером вшестером вместе с инструментами в колымагу Айры Каннона и мчимся миль за сто по пыли на какой-нибудь перекресток дорог, в заброшенную школу.
Из класса убирали парты, чтобы освободить место для танцев. Солнце пряталось за горы задолго до представления, поэтому зажигали керосиновые лампы, только ставили где-нибудь в сторонке, чтобы танцующие не перевернули их и не устроили пожар, как в Тобаковилле в двадцать девятом году.
Если о выступлении объявляли за неделю по радио, то кто-нибудь звонил на станцию и приглашал нас к себе поужинать, а если нет, то мы заезжали по дороге в магазин. Узнав, что перед ним музыканты, продавец изучал каждую нашу купюру с обеих сторон и дергал за уголки, прежде чем убрать в ящичек под кассой.
Потом мы сидели перед школой на подножке автомобиля и пожирали сардины, рулеты и так далее, запивая кока-колой. Я обычно покупал немного колбасы, Айра — крекеры, другие — что-то еще, и мы делили все по-братски.
После еды мы садились в траву, курили и слушали кузнечиков. До начала выступления оставалось еще минут двадцать, слушателей не было видно, и мы принимались дурачиться.
— Слушайте, ребята, что бы им такое сбацать?
— Как же я забыл! Сегодня Грета Гарбо танцует в парикмахерской в Велмеде. Это рядом, так что к нам никто не заглянет. Не вовремя пожаловали!
Но минут за пять до начала на окружающих склонах начинали прыгать огоньки фар, потом с луга и из зарослей до нас долетали обрывки разговоров и смех; скоро у школы выстраивалась вереница машин, а внутрь набивалось столько народу, что можно было подумать, будто действительно выступает сама Гарбо, а не фабричные ребята с песенками, которые все и так знают.
После выступления, часа через два, мы делили выручку. Хорошо, если получалось по полдоллара на брата; Гроув огребал центов на десять-больше как главный в ансамбле, Айра тоже получал больше на десятицентовик, потому что давал автомобиль. Мы забирались в его «форд-А» и катили обратно в Шарлотт, стараясь успеть к эфиру ВБТ в шесть утра — для ранних пташек-фермеров. Если нам сопутствовала удача, то в субботу вечером мы опять пускались в путь. Случалось, что я обувал выходные туфли днем в пятницу, а снимал их только вечером в субботу. В понедельник я, разумеется, опять выходил на фабрику.
Мне снилось, что я пытаюсь сыграть мелодию на веретене и засовываю в ткацкий станок гитару, инкрустированную жемчугом…
— Вас записывали? — спросила Лайза, поглядывая на свой сидр. Он успел превратиться в воду, и она со странной решительностью поставила стаканчик на столик.
— Нет, — ответил я. — То есть ансамбль записывали, но уже после того, как я из него ушел. Между прочим, завтра утром у них очередной эфир. Собственно… — Я прикусил ноготь на большом пальце.
— Собственно, что?
— Я только сегодня беседовал с ребятами из «Ар-Си-Эй Виктор». У них есть «окно» в завтрашнем расписании, сразу после «Каролинских кавалеров». Они сказали, что доверяют моей рекомендации, и…
— О!
— Словом, они готовы пустить вас, если я перезвоню им до пяти часов. А еще я собирался связаться с Гроувом и узнать, не согласятся ли его парни на вторую запись, то есть аккомпанировать вам и оказывать, так сказать, моральную поддержку.
Мы посмотрели друг на друга.
— Благодарю вас за хлопоты, — сказала Лайза.
— Они не стоят благодарности.
Она глубоко вздохнула.
— Позвоните.
— Уже позвонил. Поэтому столько и тянул, прежде чем все вам выложил.
Студия «Ар-Си-Эй Виктор» размещалась в складском помещении «Саутерн Радио Корпорейшн» на Трайон-стрит. Вдоль стен стояли ящики и списанные радиоприемники. Мы с Лайзой сидели на полу в загроможденном коридоре в окружении мужчин и женщин, занятых болтовней, курением и настройкой инструментов. Они натащили гитар, скрипок, мандолин, банджо, стиральных досок и кружек. Контрабасист обнимал свой громоздкий инструмент за талию; они казались неуклюжей парочкой, ожидающей начала танцев.
Все музыканты явились, как на сцену: в расшитых рубахах, белых ковбойских шляпах, шейных платках. Члены ансамбля «Вудлоун Стринг Бэнд» стояли в новых накрахмаленных комбинезонах и почему-то в бабочках. Казалось, все эти наряды только что приобретены в магазине, если не замечать забрызганных отворотов брюк, свидетельствующих о том, что никто из этой публики не мог позволить себе прокатиться даже на трамвае.