«Она поспит и утром поймет, что я воспользовался её слабостью. Нет уж. Я никуда не убегаю. Решение надо принимать на свежую голову».
Олеся выключилась на середине очередной фразы. Лежала, прижавшись к его плечу, щекоча волосами щеку, говорила о том, что осенью собирается заказать луковицы гладиолусов, и заснула, так и не рассказав, какие именно цвета выбрала. Велько полежал рядом еще десять минут, убедился, что Олеся крепко спит, встал и ушел на кухню. Успокоиться. Заварить чай. Сесть и обдумать два важных момента. Фразу «Дарина говорила, что меня вызовут на очную ставку и свидетельницей в суд» – это значило, что Олесю исключили из числа обвиняемых. И – это самое сложное – придумать, что делать с норой.
Телефон мигнул экраном, звякнул, доставляя сообщение.
«Спишь?»
Велько глянул на настенные часы – стрелки слились, отмечая полночь – и написал Дарине Вишневецкой: «Нет, не сплю».
«Заеду на десять минут. Надо переговорить. Как Олеся?»
«Спит. Жду. Чай или кофе?»
«Чай. Кофе уже в ушах булькает».
Велько вскипятил чайник, поставил на стол пачку чая в пакетиках, сахарницу, кольцо колбасы и хлеб.
«Если что-нибудь еще захочет – скажет», – подумал он и вышел на улицу. Встретить шолчицу, чтобы та не разбудила Олесю звонком.
– Устала ужасно, – сказала Дарина, выбираясь из служебной машины. – Хотела сразу завалиться спать в комнате отдыха у местных следаков, а потом решила заехать к тебе. Утром двину в Чернотроп, чтобы вечером вернуться домой. Впереди Зажинки, Гвидона не будет. Меня тоже выдернут, скорее всего, но я успею вызвать няню, а он валит на построение к шести утра.
– Я добавил тебе работы?
– Добавил. И не только мне. Не спят коллеги в Чернотропе, Ельнике и Усть-Белянске. И в Лисогорске тоже. Признаюсь честно, я тебе за это благодарна. Удалось подтвердить свою репутацию, щелкнуть по носу местных полицейских и следователей, дернуть за ниточку и увидеть паутину, накрывшую воеводство. А самое смешное, что всё это завертелось потому, что одна энергичная лисица решила продвинуть своего мужа-тюфяка по служебной лестнице. Муж в итоге заработал строгий выговор.
– Я ничего не понял, – честно сказал Велько. – Можешь мне объяснить, кто подставил Олесю? Я бы проехался, размялся.
– Никуда ты не поедешь, – отмахнулась Дарина, усаживаясь на табуретку и придвигая к себе кружку с чаем. – Распространителя фальшивых купюр уже увезли в Лисогорск – подальше от кумовства, процветающего в маленьких городках. А теток-сплетниц я тебе бить не позволю.
– Что за тетки?
– Начнем сначала, – предложила Дарина. – После твоего звонка я попыталась разобраться в ситуации. Ответственность по сто восемьдесят шестой статье наступает, если лицо, использующее фальшивые деньги, знает, что они поддельные, но старается выдать их за настоящие. У Олеси в кошельке была фальшивая купюра – как позже выяснилось, ее ей подсунули на рынке. Она не пыталась ее сбыть, купюра была обнаружена в результате досмотра личных вещей, и меня сильно заинтересовало, кто так неумело натянул сову на глобус – опечатал салон, не имея доказательств, что в нем налажено производство фальшивых купюр. Без попытки сбыта, которая могла бы подтолкнуть к подобному подозрению. Пока я ехала в Минеральные Бани, начальник горотдела провел внутреннее расследование. И выяснил удивительный факт – основанием для возбуждения уголовного дела были слова кумушки с рынка! Такого номера я еще не видела – обычно слухи стараются как-то проверять.
– Что за слухи? – кромсая колбасу и кидая ее на тарелку, спросил Велько. – Олеся на рынке была, я знаю. Кто ей купюру подсунул?
– Продавец рыбы. Унес якобы разменять – нормальную – а вернул фальшивку. Он брал их по тридцать пять за тысячу, привозил небольшими партиями, сдвигал на рынке, в супермаркетах в окрестных городках, иногда ездил в Скачки. Изъяли семьдесят семь купюр. Недавно привез очередную партию, с энтузиазмом взялся за дело. Вторую купюру он попытался отдать знакомой возвратом долга, буквально через три минуты после удачного обмана – Олеся взяла пакеты и пошла к машине, а та как раз подошла. Тетка оказалась бдительной. Пощупала купюру, обратила внимание на отсутствие металлизированных нитей и отказалась получать неприятности вместо должка. Рыбник заюлил, выдал ей мелкие деньги и попросил никому не рассказывать – я, мол, и так в долгах, купюру только что подсунули. Вот, только что, а я и внимания не обратил! Если бы он мог предвидеть последствия своей лжи, на месте бы язык проглотил, я уверена. Но он распрощался с кредиторшей с досадным осадком – купюру сдвинуть не удалось – и без предчувствия дальнейших неприятностей. Ему везло – везло до этого дня. И это вскружило голову.