Велько перехватил её руку, путешествующую от плеча к бедру, подтянул к губам, поцеловал запястье, прошептал:
– Нет. Послушай, давай потом, после Зажинок.
– Нет, – тихо ответила Олеся. – Сейчас. А потом после Зажинок.
Они топтались на месте, повторяя «Нет» и все сильнее влипая друг в друга – Олеся ухватилась за шею Велько, сцепила пальцы, подтянулась, оседлала бедра, скрещивая ноги и надеясь, что волк её подхватит и не уронит. Чаяния были не напрасны, очередное «нет» сменилось клокочущим рычанием. Велько наклонился, укусил её за шею, вырывая стон и оставляя отметину, а потом вынес в спальню, уложил на кровать, на спину, и накрыл собой. Даже если бы Олеся передумала и захотела вырваться, у неё бы ничего не получилось: в глазах альфы мерцали алые огоньки, сильное тело почти потеряло разум.
– Моя, – отрывисто заявил Велько, заставляя её поднять ногу и навязывая проникновение. – Моя. Сейчас.
Яростное соприкосновение тел закончилось торжествующим воем: Велько вбился в Олесю по самый корень, замер, напомнил:
– Моя!
И замкнул её губы поцелуем, как будто запечатывал возможные возражения. Олеся не сдержалась, поддразнила его легким укусом, а когда обрела возможность говорить, подтвердила, растекаясь от истомы:
– Твоя.
Согласилась, не требуя ответных заверений: захочет – когда-нибудь скажет сам. Не захочет – не клещами же вытягивать.
Они дремали на смятых простынях, лелея единение тел. Шакалица что-то тихо проворчала.
«Потом, – пообещала Олеся. – Привезут твои пелерины, будешь их по пустырям выгуливать. Волк с Велько три прогулки стребует взамен пропущенной, не сомневайся».
В чем Олеся не ошиблась, так это в том, что до десяти можно многое успеть. А уж до полуночи так даже чуточку больше, чем требовалось. Майор Грачанин немного растратил пыл, зализал свои укусы, извинялся словами и ласками – шептал нежности, щекоча ухо и смущенно фыркая, и даже спросил, не надо ли что-то сделать, вызвав у Олеси приступ неконтролируемого смеха.
В пять утра Велько встал по будильнику, быстро собрался и отбыл на службу, сообщив Олесе, где лежат деньги, документы и запасные ключи – а то мало ли что понадобится или случится.
В половине шестого утра Олеся крепко заснула, и охотно проспала бы до полудня, но была вынуждена подняться в девять, потому что Нежданчик явился домой в компании тети Станиславы, шуруповерта и вареников с капустой. Чтобы отогнать смутную тоску и пресечь соседские пересуды, Олеся позвонила тете Фелиции и доложила об обрушении перегородки. Тетя Фелиция пообещала приехать – «внук тоже хочет на дыру в стене посмотреть» – и это повлекло за собой необходимость возвращаться в запыленную квартиру. По пути им с Нежданчиком пришлось поговорить с дядей Серафимом, тетей Боженой и тетей Зинаидой. После слов: «Велько сегодня на службе, он заступил на суточную смену» престарелые шакалы присмирели. Тетя Божена перестала рассказывать, как она испугалась неожиданного шума и грохота, а тетя Зинаида волшебным образом излечилась от аллергии на пыль, которую ей каким-то образом натянуло в окно.
Кровоподтек на шее Олеся, оставшийся после проявления волчьей страсти, престарелые шакалы предпочли не заметить. Дядя Серафим выдал Олесе рецепт пирожков с ливером по ГОСТу, записанный на тетрадном листке аккуратными печатными буквами, а тетя Зинаида подарила банку маринованных слив – пусть, мол, Нежданчик с Велько попробуют, вдруг им понравится, а то в погребе запасы скопились, уже крышки ржавеют.
Встретив и проводив тетю Фелицию, Олеся с Нежданчиком пошли обратно в квартиру Велько. Заказывать уборку в праздничный день было глупо – возьмут втридорога – а самой возиться с пылесосом, веником и тряпкой не хотелось. Нежданчик шнырнул в комнату, сложил каску и шуруповерт в шкафчик для чепухи и захотел кататься на квадроцикле. Олеся разрешила, преодолевая наваливающуюся дрему, и устроилась на пеньке-лавочке возле палисадника, чтобы наблюдать за катанием и дорогой с пультом родительского контроля.
Полуденное солнце раскаляло асфальт, в квартире деда Куприяна работал телевизор, из окна тети Станиславы вкусно пахло жарящимися сырниками.
«Надо будет купить замороженные в кулинарии, – подумала Олеся. – Там хорошие, с ванилином и изюмом, и не разваливаются, как то недоразумение, которое я однажды пыталась налепить и приготовить».
Заскрипела балконная дверь в одном из домов на противоположной стороне.
– Онисим! – крикнул какой-то пожилой шакал. – Онисим, позвони брату! Говорят, возле Старого пруда стреляли! Спроси, видел ли он, что случилось. Может быть, что-то знает.