Она взглянула на маркиза своими прозрачно-серыми глазами, сверкающими от возмущения.
— Посмотрите на локти этого мальчика, на его колени, милорд! Они изранены и кровоточат. А этот человек буквально несколько минут назад грозился избить его до беспамятства за то, что он спустился не по той трубе, по какой следовало! Я сама это слышала.
— У меня поганый язык, ваша милость, — поспешно вставил трубочист. — Всегда говорю что-нибудь мерзкое. Но на деле я совсем другой, вот вам крест. Могу наболтать всякого, но и пальцем не трогаю ни этого сорванца, ни кого другого.
— Он обжигает мне ноги, — испуганно пролепетал мальчик.
— Я не сомневаюсь, что так оно и есть, милорд! — воскликнула Валета. — Эти зверства должны прекратиться!
— Все это ложь, гнусная ложь, ваша милость, — прорычал трубочист. — Не верьте ни единому слову этого маленького мерзавца.
— Судя по тому, в каком состоянии пребывает этот ребенок, — сказала Валета, — я убеждена, что даже не стоит сомневаться в справедливости его признаний. Обращаться подобным образом непозволительно даже с животными. А это маленькое дитя!
— Он мой, — не унимаясь, орал трубочист. — А эта девица не имеет права вмешиваться в мою работу!
Было очевидно, что его ярость, немного охлажденная появлением маркиза, разгорается с новой силой.
— Довольно! — категорично и повелительно провозгласил маркиз. — Немедленно успокойтесь. И больше не смейте в моем присутствии разговаривать с женщиной в таком тоне!
Надеюсь, вы меня поняли!
— Конечно, ваша милость, все понял. Чего же тут не понять? Сделаю все, что вы мне ни велите, — протараторил трубочист. — Только сорванец этот — мой, и никто не имеет права указывать мне, как образумлять своих личных учеников.
Вашей милости об этом должно быть известно.
— Попрошу вас выйти за дверь и подождать там некоторое время. Нам с мисс Лингфилд необходимо побеседовать наедине. Питер!
Слуга, который стоял здесь некоторое время назад, уже скрылся за дверью. Ему вообще без особой надобности запрещалось находиться в гостиной. А дворецкий все еще стоял у дверей.
— Я вас слушаю, милорд!
— Пожалуйста, проводите этого человека куда-нибудь, где он мог бы дождаться окончания нашего с мисс Лингфилд разговора, — попросил маркиз.
— Слушаюсь, милорд! — отчеканил дворецкий и, повернувшись к трубочисту, окинул его недоброжелательным взглядом. — Пойдемте со мной. И ведите себя спокойно!
Трубочист посмотрел на маркиза так выразительно, будто ждал, что тот велит дворецкому забрать свои слова обратно.
Маркиз же взглянул на него строго и даже угрожающе, поэтому он двинулся к двери.
Когда они вышли, маркиз повернулся к Валете:
— Итак, расскажите мне все по порядку. Что вы здесь делаете? Чего ожидаете от меня? Как нашли этого мальчика, который, кстати, портит мой коврик.
Валета обернулась. На коврике у камина, где сидел мальчик, чернели уродливые пятна сажи.
Валета гневно вскинула голову:
— Коврик можно почистить, милорд!
Она резко замолчала, вспомнив, что милорд имеет над ней законную власть, и, когда заговорила опять, ее голос зазвучал более учтиво и спокойно.
— Я пришла сюда, чтобы взглянуть на завещание своего отца. Вы сами позволили мне это сделать. Меня провели в эту гостиную и сказали подождать здесь управляющего. Не прошло и пяти минут, как раздался какой-то грохот, и из дымовой трубы выпал этот мальчик. Он плакал — вы ведь видите, его локти и колени в крови!
Она на мгновение замолчала, переводя дыхание.
— Не успела я задать ему ни одного вопроса, как дверь с шумом распахнулась, и сюда влетел этот чудовищный человек. Он обзывал ребенка и угрожал, что изобьет его до беспамятства. Наверное, нечто подобное уже случалось. Мальчик трясся от ужаса. Это меня нисколько не удивило!
— Он обжигает мне ноги огнем, — тонким голоском пожаловался ребенок. — Чтобы я забирался в трубу все дальше и дальше!
Вероятно, жуткие воспоминания ожили в его памяти настолько ярко, что на глаза ему навернулись слезы и он опять задрожал всем телом.
Валета поспешно достала из кармашка белоснежный носовой платок, присела на корточки и сунула его в перепачканную сажей маленькую трясущуюся детскую ручонку.
— Не плачь, — успокаивающе ласково пробормотала она. — Поверь мне, малыш, он больше никогда не станет над тобой издеваться.
Маркиз смотрел на нее задумчиво и изумленно: на ее белом платье уже темнели пятна от сажи, но она не обращала на них ни малейшего внимания.
Ее голос звучал так нежно, что казался какой-то божественной песней.