Сейчас Фрэдди вообще обнаглел.
Это была отнюдь не ревность, она отчетливо это понимала, скорее желание отгородить своего лучшего друга от ее влияния, которое, как ему, наверное, казалось, таило в себе опасность.
Если бы она была мужчиной, то без колебания пристрелила бы этого негодяя и с наслаждением наблюдала бы, как он корчится в предсмертных муках.
Сейчас, однако, ей следовало думать не о Фрэдди, а о маркизе.
«Если мне не удастся стать маркизой, — с ужасом подумала она, — за кого мне выходить замуж?»
Лорд Понсонби, давным-давно добивавшийся ее благосклонности, был очень хорош собой. Но гроша не имел за душой.
Вообще-то лишь единственный человек из ее нынешнего окружения имел достаточно денег — сэр Джордж Уэстон. Но он неизменно навевал на нее тоску и был совсем неинтересен ей в постели.
От отчаяния и обиды она так крепко сжала пальцы в кулаки, что длинные ногти больно впились в ее нежную кожу.
— Как я могла потерять Серле? Не понимаю… Ведь он любит меня, я точно знаю, — беспомощно пробормотала она.
Но в памяти вновь и вновь возникало безразличное лицо маркиза, его бесстрастный взгляд и настораживающее, устрашающее спокойствие.
Неожиданно ей вспомнились сказанные Фрэдди слова о красивой девушке, которая теперь считалась подопечной маркиза, и ее бросило в дрожь.
Перед глазами всплыл образ присутствовавшего на одной из вечеринок маркиза человека более старшего по возрасту, чем остальные гости, по имени сэр Чарльз Лингфилд, который, как выяснилось позже, жил недалеко от Трупа.
Она не пыталась обольстить его, но прекрасно помнила, как он выглядит, потому что старалась не упустить из виду ни одного попадавшегося ей на пути мужчину.
Рано или поздно любой из них мог оказаться полезным.
Фрэдди не сказал, почему этот Лингфилд решил назначить маркиза попечителем своей дочери. Но не раз назвал эту девицу красавицей.
Может, именно из-за нее в маркизе произошло столько разительных перемен?
Нет, решила леди Дайлис. Такого не может быть.
Маркиз постоянно говорил ей, что не выносит молоденьких девушек, называя их угловатыми и малоинтересными.
Среди людей его окружения вообще не было таковых, за исключением тех, чьи матери отличались особенным проворством.
— Валета Лингфилд, — процедила сквозь зубы леди Дайлис.
В ее глазах мелькнуло нечто зловещее, что непременно насторожило бы Валету, если бы в данную минуту она находилась в этом же экипаже.
Все лошади в конюшнях леди Дайлис были отменными, потому что являлись подарками маркиза. Поэтому и поездка до Труна и обратно не показалась ей чересчур утомительной.
Вскоре движение на дороге значительно увеличилось — коляска леди Дайлис достигла окраин Лондона.
А еще спустя некоторое время она уже ехала вдоль Парк-Лейн.
Проезжая мимо Стивингтон-Хаус, леди Дайлис выглянула в окно и окинула печальным взглядом величественное здание.
Буквально сегодня утром она смотрела на него с радостью и представляла, что совсем скоро будет принимать гостей в зале для балов, как делала когда-то мать Серле.
«Только я в отличие от вдовствующей маркизы буду приглашать к себе гораздо более интересных людей», — решила тогда она.
Сейчас вид Стивингтон-Хаус вызвал в ней новый приступ злобы. «Наверное, мне никогда не суждено стоять на верхней ступени той лестницы рядом с маркизом», — с отчаянием подумала она.
Стивингтон-Хаус в оранжево-желтых праздничных лучах заходящего солнца смотрелся потрясающе. Он, несомненно, затмевал своим величием и красотой все другие постройки, располагавшиеся напротив Гайд-парка.
Леди Дайлис прищурила взгляд, заметив у входа в Стивингтон знакомую фигуру.
Для тех, кто хорошо знал маркиза, было практически невозможно не узнать Лайонела Стивингтона. Он очень походил на брата, хотя вечно недовольное и циничное выражение лица делало его непривлекательным.
Многие из знакомых, встречаясь с ним на улице, нередко делали вид, будто не заметили его. Или здоровались с ним холодно и недружелюбно и, не останавливаясь, продолжали свой путь.
Сейчас он был не один, а в обществе высоченного типа неопрятного вида.
Леди Дайлис скривила губы, подумав, что Лайонел наверняка обсуждает в данный момент своего брата, Она была уверена в том, что поведение Лайонела вызвано не чем иным, как злобой и завистью.
Многолетний опыт близкого общения с мужчинами подсказывал ей, что стремление помочь бедным являлось для Лайонела лишь благовидным прикрытием ненависти и неуемного желания навредить брату.
Она не раз в шутку говаривала маркизу, что однажды Лайонел подкараулит его ночью в тени аллей и всадит ему в спину нож. А наутро без зазрения совести станет полноправным владельцем Труна и Стивингтона.