Но Стюарт не любил ее, он любил другую. Стюарт...
Она глубоко вздохнула и провалилась в сон.
Сару разбудило утреннее солнце, его косые лучи упали на кровать. Она ощутила тепло на веках и сонно и вяло потянулась – сон все еще не отпускал ее. Наконец она открыла глаза и поняла, где находится. Она села, охваченная ужасом, и уставилась в окно, соображая, что это не окно ее спальни, а окно спальни Стюарта. Скоро это будет их общая спальня. Она не могла этому поверить, и у нее пересохло в горле от охватившей ее паники. Должно быть, она спала долго и глубоко, потому что была завернута, как мумия, в стеганое одеяло. На кровати лежала только одна подушка, и на ней виднелось углубление только от одной головы – ее собственной. Это означало, что либо Стюарт проявил душевную тонкость и заботливость, сообразив, как неловко, неуверенно и смущенно она почувствует себя, проснувшись и увидев его рядом, либо он просто не захотел остаться с ней. Эта мысль вызвала дрожь.
Кто-то, а, кроме Стюарта, сделать это было некому, аккуратно сложил на стуле ее одежду. На столе около кровати она обнаружила фляжку с приложенной к ней запиской. Она схватила ее и прочла следующее: «Кофе во фляжке. Я позвонил твоей маме вчера вечером и сказал, что мы за ужином выпили бутылку вина и решили, что неразумно ехать на машине, поэтому ты переночуешь здесь».
Больше в записке ничего не было, ни слова любви, ни упоминания о том, что произошло ночью. Но по крайней мере он побеспокоился сообщить родителям, хотя вполне мог бы разбудить ее и отправить домой...
И если бы он так поступил, она почувствовала бы себя отвергнутой, а это было бы нестерпимо больно.
Знал ли он об этом? Догадался ли? О чем ему было догадываться? Он понял, что она обладала разрушительной способностью потерять самоконтроль и так отдаться желанию и страсти... Сара покраснела, вспомнив прошедшую ночь. Ее тело, наоборот, не испытывало никаких неудобств, общепринятых в таких случаях. Но ощущало оно себя по-другому: томным, зрелым, словно против ее воли и несмотря на потрясение от собственного бесстыдства оно тайно впитало в себя чувственные воспоминания о прошлой ночи и сознавало, что в конце концов оно представляет собой такой же прекрасно настроенный и восприимчивый инструмент, как у других, включая Анну. Она была способна возбуждать и вызывать желание.
Какие бы опасения ни сулил ей брак со Стюартом, сексуальная несовместимость больше ее не страшила.
Значит, именно поэтому он сделал это? Возможно, она не так поняла его ответное чувство. Или это была специальная уловка, чтобы успокоить ее? Может ли мужчина так притворяться?
Все еще дрожа, Сара вылезла из-под пухового одеяла, понимая, что не следует искать изъяны и сомневаться. Если уж ей так необходимо поразмыслить о случившемся, то гораздо лучше подумать о том, в чем нет сомнения и вопросов, – о собственном наслаждении.
Она открыла дверь в ванную. Маленькая комната была отделана панелями в тон спальне. Белоснежное современное оборудование заменило безвкусную сантехнику, которая была здесь раньше. Пол покрывали плетеные коврики. В ванной стоял свежий, слегка терпкий запах краски.
Сара закрыла глаза и представила себе, как прошлой ночью она вдыхала запах кожи Стюарта, как она гладила и целовала ее, дотрагиваясь языком, наслаждаясь ее теплом и вкусом.
Ей стало жарко, и где-то внутри заныло. Она решила не обращать на это внимания и встала под душ, стараясь не вздрагивать от ледяной струи.
Спустя полчаса она была уже в кабинете за работой.
Завтракать ей не хотелось. Она позвонила родителям и поговорила с мамой, которая не нашла ничего особенного в том, что Сара провела ночь у Стюарта дома.
– Я как раз ухожу, – сказала мама. – Мне надо договориться с Гвеном Робертсом и проверить цветы для церкви.
Сара повесила трубку. Дом был весь в ее распоряжении. Прежде чем спуститься вниз, она осмотрела кровать, осторожно ощупывая резьбу. Свадебный подарок ей. Такой подарок мужчина делает только любимой женщине. Она горько улыбнулась. Любовь чувствовалась в мастерстве исполнения, но это не было любовью к ней, скорее, это могла быть... любовь к дому. Кровать – подарок не столько ей, сколько замку. Ей не хотелось даже в мыслях представить себе, что бы она ощущала, если бы Стюарт действительно испытывал к ней такую глубокую любовь, неотвратимую по своей силе.
Она заставила себя не плакать. В конце концов, из-за чего плакать? Она выходит замуж за человека, с которым наверняка проживет благополучную и спокойную жизнь; она знает его достаточно хорошо, чтобы понимать, каким верным и заботливым мужем он станет, как будет любить их детей и разделять с ней свои жизненные планы. Будет ли он... любить ее? Едва ли. Но почему она должна этого хотеть?