— Не стоило этого делать, — заметила Малин, — но все равно, спасибо.
— Не за что. Я ненавижу высокомерие в любой форме. Тем более, в такой ситуации. Когда все было очень плохо, они были готовы выдавать себя за простолюдинов и позволяли называть себя на «ты». Зато теперь они вспомнили о своем происхождении.
— Все благородные сделаны из одного теста. Я давно привыкла к этому. Но знаю точно: не стоит их злить.
— Они будут со мной считаться, — тихо проговорила Эйлар, буквально себе под нос, — иначе на деле убедятся, что даже ученица мага кое-чего стоит.
Если Малин и расслышала это, то не подала вида.
Как и предполагал Мэнфрейд, и на что он втайне рассчитывал, кавалькада владетельницы остановилась перед его домом на другой день, к обеду. Он видел их приезд в хрустальном шаре и даже не потрудился встать, чтобы открыть перед ними дверь.
Он не поднялся из недр кресла даже тогда, когда в гостиную вошла Эгленис собственной персоной. За ней следовал нынешний придворный маг и четверо вооруженных охранников.
— Вы выбрали неподходящий день для визитов, сударыня, — негромко проговорил маг, — я не ждал вас столь скоро.
— И ошибся! — торжествующе выпалила она, — уж вы, конечно, рассчитывали, что мы не будем столь расторопны. В таком случае, не буду тратить время на представления. Вы знаете, кто я. И вы не должны сидеть в моем присутствии.
— Я уже давно не нахожусь на службе Тариолы, сударыня. И являюсь жителем Ваннизиана. Так что, вы не вправе требовать соблюдения дворцового этикета от пожилого человека.
— Наглец! — припечатала Эгленис, шагнув вперед и сунув руку в сумочку, — вас следует поучить хорошим манерам.
— Не угрожайте мне моим же оружием, — усмехнулся Мэнфрейд, — вы уверены, что оно сработает против его собственного хозяина?
Владетельница заколебалась. Ее рука некоторое время находилась в сумочке, потом она вытащила ее.
— У меня есть и кое-что другое. Но не в этом суть. Суть в том, что здесь были беглые преступники, а вы помогли им. Вы ведь помогли им? — она впилась взглядом в мага, — сняли заклятие?
— Разумеется, снял.
— Вы не имели права этого делать.
— Я имею право снимать собственные проклятия, сударыня.
— Это было их наказание. Вы не имели права снимать их! — Эгленис топнула ногой, — вы не смели этого делать!
— Это вы не имели права использовать подобные заклятия.
— Что-о?! Я имею право делать все, что мне вздумается! Не смейте мне указывать! Я — владетельница Тариолы!
— Все верно. Но здесь, как вы уже успели заметить, не Тариола. Здесь Ваннизиан, где имеется собственный правитель, чтобы указывать.
— Хьюго, — владетельница обернулась к магу, — ты должен разобраться с ним, чтобы он был почтительней.
— Что значит, разобраться?
— Мне все равно, что ты будешь делать. Любой способ хорош для этого.
— Вы предлагаете мне напасть на господина Мэнфрейда, ваша милость? Запустить в него молнией, к примеру?
— А хотя бы и молнией, — нетерпеливо отозвалась она, — надеюсь, это научит его вежливости.
— Ваша милость, я не стану нападать на мага, который заведомо сильнее меня. И опытней. Тем более, что повод не кажется мне существенным.
— Что ты сказал?
Но поскольку сэр Хьюго был абсолютно уверен, что со слухом у нее все в порядке, повторять он ничего не стал.
— Значит, оскорбление владетельницы Тариолы не кажется тебе достаточным поводом для наказания?
— Для начала, я не имею права его наказывать. Как не имеете его и вы, госпожа владетельница. К тому же, мы сюда прибыли по другому поводу.
Мэнфрейд на протяжение этой, так сказать, беседы сидел абсолютно спокойно, безмятежно потягивая вино из бокала и заедая его хорошо прожаренным мясом. Он вел себя так, словно присутствие в его доме таких «гостей» — дело обычное, обыденное, и успело ему поднадоесть.
— Здесь я устанавливаю правила, — отрезала Эгленис, — мне решать, как с ним поступить.
— Ваше решение может нарушить законы Ваннизиана, госпожа владетельница.
— Плевать мне на Ваннизиан! — вскричала она, — я сделаю так, как решила!
— Вы — не владетельница мира, сударыня, — вступил в разговор Мэнфрейд, — всего-навсего, Тариолы.
— Замолчите!
— Не так-то просто заставить меня молчать, если я этого не хочу. А мне очень хочется сказать вам кое-что. Вы воспользовались моими таррами для того, чтобы совершить самый мерзкий поступок в своей жизни. Пока самый мерзкий. Но больше вам этого не удастся. Отныне все мое вернется ко мне и никто, кроме меня этим не воспользуется.