12
Ровный пейзаж степей постепенно стал сменяться всё большими и большими холмами, перетёкшими со временем в низкие и высокие горы. Одни были покрыты деревьями, в основном хвойными, хотя иногда попадались и лесные участки уже почти голых деревьев, готовящихся к долгому зимнему сну. Другие стояли по сторонам от нашей дороги бесплодными каменными великанами, и казалось, что вот-вот что-нибудь произойдёт, и они проснутся от своего вечного сна. Вокруг стояла оглушительная тишина, прерываемая лишь звуком копыт наших лошадей о твёрдые камни на дороге да криками птиц, парящих над нами в чистом сером холодном небе.
И сама дорога не была похожа на дорогу – так, тропа, щедро покрытая упавшими с гор камнями. Часто встречались небольшие озёра. Вода в них была настолько чистой и прозрачной, что так и манила окунуться в неё, смыть с себя пот и пыль многих дней пути. Только холод мешал поддаться этому желанию да пронизывающий ветер, гуляющий между гор. Я ежилась и куталась в свой плащ, накинутый поверх куртки, придерживала сдуваемый ветром капюшон и завидовала Тэвазу, который даже не сутулился, чтоб сохранить тепло. Всё так же ровно и прямо он держался в седле, словно ветер, трепавший его волосы, был тёплым летним морским бризом. А сегодня с самого утра зарядила мелкая морось, которую и дождём назвать язык не поворачивается. Но, тем не менее, за несколько часов она почти насквозь промочила мой плащ и часть брюк, им не покрытых. Холодно, зябко, противно… Сырость пробирает до самых костей. Утомлённая долгим переходом и холодом, я припала туловищем к шее своей лошадки в надежде собрать от её тела хоть крохи тепла.
– Уже совсем скоро. – сказал Тэваз, заметив моё состояние.
Только дорога всё продолжалась и продолжалась, и казалось, что не будет конца и края моим мучениям.
Сначала я услышала голоса. Их было много. Слов не разобрать, но общий фон и смех заставили напрячь слух и подняться в седле. Я всматривалась в пространство между деревьями, но всё будто сливалось и ничего не различить, кроме примелькавшихся за эти дни стволов, стволов, стволов…
– Тэваз! Братишка! – как будто вырос из-под земли и бросился навстречу нам молодой мужчина. Тэваз впервые за долгое время радостно улыбнулся, жаль, что не мне, и, спрыгнув с лошади, раскрыл руки в стороны, чтобы потом сомкнуть их крепкими мужскими объятиями за спиной друга. – Думал уж, что и не увижу тебя никогда! Ты что ж так долго не объявлялся?
– Не мог. – коротко ответил Тэваз, отстраняясь от друга и хлопая того по плечу. – Как отец с матерью?
– Да нормально, не переживай. Поначалу, конечно, смотреть на них жалко было, всё мать ждала тебя, выглядывала. На пару с отцом первые месяцы только и рыскали в горах, думали, хоть живого, хоть мёртвого тебя домой воротить. А как тело не нашли, так и успокоились они немного, – значит, жив, ушёл зверюга!
– А это кто? – спросил незнакомый парень, кивком головы указывая в мою сторону?
– Это Кира. Она… Мы сюда по делу завернули – завтра расскажу. А сейчас давай быстрее в стаю – очень хочу родителей увидеть.
Я представляла себе поселение оборотней таким же, как и множество деревенек, виденных нами, – небольшие одноэтажные сельские домики, огороженные деревянными заборами, разве что без огородов. Слабо мне верилось в то, что звери-оборотни картошку с помидорами выращивают. Но эти дома-срубы, сплошь построенные из длинных круглых брёвен, все, как один, возвышались на два-три этажа. И никаких заборов! Ни одного! Хоть с огородами угадала, хотя, кто их знает…
Шум промеж домами и весть о возвращении блудного оборотня домой промчались быстрее нас, и навстречу Тэвазу бросилась высокая красивая женщина. Сжав того в объятиях, всё отрывала голову от его груди и, смотря на него глазами, полными слёз, гладя его лицо руками, шептала:
– Мальчик мой! Вернулся!
Я поняла, что это мама Тэваза. Хоть по виду ей и сорока лет явно нет. Следом за ней, немного более скупо, но тепло и с видимым счастьем в глазах Тэваза поприветствовал отец. Они похожи были, словно старший и младший братья. Уже потом я смогла разглядеть на их лицах тонкие сетки морщинок возле глаз, выдающие возраст. Нас завели в дом, накормили. Всё это время на меня никто не обращал внимания, молча ставя передо мной блюда с едой и большую чашку горячего вина. Родители Тэваза забрасывали его вопросами, не давая тому, как следует, прожёвывать пищу. А мать ещё и всё время то дотрагивалась до руки сына, то гладила его по волосам, – никак не могла поверить, что он сидит рядом с ней.