И радостно было у Егора на душе, когда глядел на эту уборочную страду. Но не зря Егор Кузьмич волновался, предчувствовал. Ночью пошел дождь, колосья намокли.
Егор Кузьмич посоветовал не прекращать уборку, а скашивать хлеба в валки, которые продует ветром, потом уж молотить.
Сушилки не успевали справляться с поступающим от комбайнов зерном. Соорудили зерноток. У Егора Кузьмича рукава рубахи по локоть закатаны, то он там сует руки в зерно, то тут, проверяет, чтоб не грелось. А как остановились моторы, которые гнали воздух вентиляции, так за Гришкой турнул парня-помощника.
Григорий возился с мотором, а Егор Кузьмич с бабами ворошил зерно лопатами. Некогда уж тут на старость сваливать, кабы не сгорело зерно, такой урожай, да не собрать. Старайся, шевелись…
И только когда поздно вечером заработали механизмы и погнали воздух, Егор бросил лопату и вышел на улицу.
Потемки заволакивали деревню, звезды проклюнулись в небе, и луна народилась. А фары комбайнов резали темень, секли ее лучами и радовали хлеборобов.
И вспомнилась Егору Кузьмичу одна уборка: немец рвется в глубь страны. В деревне из мужиков один Егор Кузьмич. Снежинки опускаются, а бабы жнут серпами оставшееся поле. Да так и не дожали, засыпало снегом. Уж по весне хлеб колосьями собирали.
А комбайны шумят и шумят, немного не достают лучами фар до Егора, бодрят его, и уходят грустные воспоминания, теряются.
…Хоть вот и техника такая и механизировано все, а везде хозяйский глаз нужен. Следующей ночью поднялся ветер, завыл в трубах, а перед утром еще дождь пошел. Егор Кузьмич заторопился на зерноток — все в порядке вроде, пошевелил кое-где зерно, не греется. Зашел в сушилку, там и объект-то не его, увидел — зияет проем в крыше, оторвало ветром два листа шифера, и зерно лежит, мокнет, а поставленный досматривать мужик спит на рогожке. Так влетело от Егора Кузьмича, что, наверное, век помнить будет.
Дело двигалось к концу.
Егору Кузьмичу уже виделось, как не сегодня-завтра закончат они уборку ржи, а он отдохнет немного, поокрепнет и уж не проглядит, когда поспеют яровые. Там он опять подстегнет зазевавшегося Андрюху, подготовятся, и пойдут дела полным ходом. При такой технике неделя-две и закончат уборку, не проморгают, не дождутся белых мух.
Егор Кузьмич видит уже, как день и ночь шумят комбайны на пшеничных полях, а не будут успевать сушилки принимать зерно, так у них зерноток есть, еще построят, если потребуется.
Овес ныне полег в некоторых местах, так Гришка подсказал механизаторам приспособление: крючья из проволоки, которые подхватывают колосья. Еще в прошлом году ладно получалось. Соображение есть у мужика. Эх, если бы не пил! Егор Кузьмич вздохнул тяжело. Он так ушел в свое, что видит: уже щетинятся пшеничные поля, сжаты, а комбайны ушли овес дожинать. У Егора Кузьмича полный зерноток пшеницы. Механизмы работают слаженно, продувают воздухом зерно, не дают ему греться, не то что ране — греби лопатой с места на место. А Егор Кузьмич только ходит досматривает за всем. Вот уже и овес убрали. Все, кончена уборка! Отдыхай, Егор Кузьмич, посиживай на завалинке. Не забудь и в больницу сходить, подлечат пусть…
Егор Кузьмич вздохнул, улыбнулся воображаемому, пошел на зерноток.
Сегодня последний день уборки, устал все-таки он. Перед яровыми перерыв будет, отдохнет.
Вечером Егор Кузьмич проверял зерно, шевелил его руками, вдруг зерноток от него стал уходить кругом, кругом — и он опустился прямо в рожь.
Очнулся дома; у койки Андрей, доктор, в двери заходят и выходят люди, вспомнил все.
— Ху ты, ребята, что это со мной было?
— Ну как, отец? — встревожился Андрей.
— Да нечо вроде, — начал подниматься Егор Кузьмич, — пристал, видно, немножко. Закончили все?
— Закончили. Больше, отец, работать тебе не дадим, вот и врач так сказала.
— Да, да, отдыхать вам пора, и болеть не будете, — заговорила врачиха.
— Я как лучше для дела, Андрюха.
— У нас все в порядке, отдыхать тебе пора.
Врач сказала Андрею, что Егор Кузьмич переутомился, ничего нет страшного. Люди стали расходиться, Андрей уехал в поле.
Егор Кузьмич чувствовал себя не худо, долго разговаривал на завалинке с Авдотьей, соседкой Павлой, потом захотел идти в избу, полежать. Авдотья ушла на поскотину, а Павла домой.
IV
Оставшись один, Егор Кузьмич почувствовал себя опять плохо. В голову полезли думы: все пристроены, Авдотья к Генке уедет, раз зовет, он к Андрею уйдет, а вот Григорий пьет, веру в себя потерял… Жалко. Какой палец ни отрежь — больно. Что придумать?.. К Марфе не идет.