Мироновы заверили князя, что им будет удобно видеть его в любое время.
— Яков, карета вернулась. Поедем к доктору.
Ливен пожал руку Виктору Ивановичу и поцеловал ручки дамам.
— Мария Тимофеевна, Вы сегодня просто неотразимы, я надеюсь, что снимки передадут всю Вашу красоту, — ввел в краску князь госпожу Миронову своим комплиментом и улыбнулся ей своей ослепительной улыбкой. На этот раз его комплимент не был лестью. Ну почти не был. А улыбка была больше от души, чем от желания произвести впечатление.
«Какой мужчина!» — в очередной раз подумала про Его Сиятельство Мария Тимофеевна. И вздохнула.
Комментарий к Часть 8
Сергей и Рафаил Левицкие - фотографы Их Императорских Величеств.
========== Часть 9 ==========
Доктор Милц был у себя и что-то колдовал с мензурками. Он увидел Штольмана боковым зрением:
— Яков Платонович, какими судьбами? Вас же, как я слышал, Трегубов отпустил на выходные… Или снова произошло убийство, и Вас вызвали в участок, а Вы пришли за мной?
— Если убийство и произошло, мне об этом ничего не известно… Александр Францевич, я пришел к Вам не по служебной надобности. Я привел к Вам одного человека.
К Милцу зашел похожий на Штольмана мужчина.
— Доктор, Вы меня, должно быть, не узнаете…
— Ваше Сиятельство, Вы — тот мальчик из семьи Ливенов, которого я лечил когда-то в Петербурге.
Догадаться было несложно. До Милца уже дошли слухи, что к Штольману из Петербурга приехал его дядя, князь Ливен.
— Ну сейчас уже далеко не мальчик, а муж, — засмеялся Павел. — Но Вы правы, я именно тот человек. Доктор, я Вам очень признателен. Когда Яков сказал мне, что Вы практикуете здесь в Затонске, я не мог не прийти к Вам и не выразить свою благодарность за то, что Вы тогда уделили столько внимания моему здоровью.
— Ваше Сиятельство, это моя обязанность — лечить пациентов, — скромно сказал доктор.
— Но не обязанность находить правильные слова и уговаривать мальчишку пить горькое лекарство, которое ему хотелось выплюнуть, а главное не трястись при виде шприца и не реветь от страха и боли. Ведь Вы же мне сказали, что будущий офицер должен быть стойким, что уколы — это испытание выдержки, ведь если меня ранят на поле боя, я должен буду терпеть боль, а не кукситься как девчонка… И знаете, когда меня однажды ранили, правда, не на поле боя, я терпел боль, сжав зубы, и не ревел, — полушутя сказал Ливен.
— Серьезное ранение?
— Нет, пустяки. Просто тогда я вспомнил про Вас — то, что Вы говорили мне, когда я был мальчишкой.
— А где Вы служите, я могу узнать, Ваше Сиятельство? В каком Вы чине?
— Называйте меня Павел Александрович. Я — подполковник, дослужился до заместителя начальника охраны Императора.
— О! — удивился доктор. — А ранение?..
— Нет, совершенно не связано с моей службой. Дело случая. Я был секундантом на одной дуэли, и у одного из стрелявшихся от испуга так тряслись руки, что он каким-то образом попал мне в ногу. Но не прострелил, пуля только вырвала кусок кожи, мне повезло. Но крови все же было достаточно. И тот криворукий бедолага от ее вида упал в обморок.
— Это у нас такие офицеры, которые от вида крови теряют сознание? — покачал головой доктор. — Как же они будут вести себя на войне, если такая, не дай Бог, случится?
— Нет, это был не офицер. Это был заносчивый юнец, который оскорбил офицера. Так что за наших вояк мне не стыдно. А Вы, доктор, после дуэлей никого не врачевали?
— В Петербурге бывало. А в Затонске — нет, какие ж здесь дуэли? В последнее время только две и припомню. Одна Виктора Ивановича с бывшим сослуживцем…
— Виктор Иванович? Миронов? — не поверил Ливен. — Что-то он на дуэлянта не похож… Этот сослуживец что, посмел оскорбить Марию Тимофеевну или Анну?
— Нет, это, можно сказать, дела давно минувших дней, — пояснил Штольман. — Его, кстати, застрелил Коробейников…
— Коробейников? Тот, которого ты мне представил в сыске?
— Да. Так уж получилось…
— А вторая?
— А вторая и вовсе не состоялась, дамы помешали, — сказал доктор.
— Это я с Разумовским должен был стреляться, — признался Яков. — Но не довелось.
— Ну и слава Богу. Еще неизвестно, чем это могло закончиться… Яков, что ты на меня так смотришь? Я говорю, как думаю. Вон у Дмитрия последствия одной дуэли оказались самые плачевные. В целом был вполне здоровый мужчина, однако последствия давали о себе знать… И доктора ничем не могли помочь…
— Очень печально. Но медицина не всесильна…
— Безусловно. Как говорится, иногда одна надежда на Бога. Но ведь бывают необъяснимые случаи выздоровления.
— Бывают. И даже в моей практике подобное было. Болезнь была сама по себе не смертельная, просто в очень запущенной стадии — к врачу обратились слишком поздно, когда начались осложнения. Пациент стоял, можно сказать, уже одной ногой в могиле. Никаких прогнозов на выздоровление. Родственники уже чуть ли не об отпевании с батюшкой договаривались, так он был плох. И вдруг пошел на поправку. Так что чудеса случаются. Но очень редко… Темный у нас еще народ, не понимает, что к врачу нужно обращаться своевременно, а не когда уже пора место на кладбище заказывать… Ведь во многих случаях, даже серьезных, человеку можно помочь. Было бы должное лечение вовремя, хороший уход и забота близких. Вот как у Вас, Павел Александрович.
— Да, брат обо мне заботился. А я ведь не хотел, чтоб Дмитрий звал доктора, говорил, ну и что, что я кашляю — притом уже начинал задыхаться от кашля…
— Хорошо, что он не пошел у Вас на поводу и не промедлил. А почему Вы так не хотели, чтоб Вас осмотрел врач?
— А я не любил доктора Краузе. Он мне казался злым, грубым, мрачным, сверлил своими глазами, будто дырку в тебе хотел сделать, — припомнил Павел детскую обиду.
— Зря Вы так. Добряком, может, он и не был, но злым его вряд ли можно было назвать. И он очень хорошо знал свое дело.
— Может и так. Но Вы мне больше понравились… — честно сказал Ливен. — До Вас я не знал, что доктора можно и не бояться. Я ведь долго болел, наверное, недели три, не меньше, и Вы каждый день ко мне приходили. За это время от визитов доктора Краузе я бы сошел с ума… Я тогда сказал брату, что рад, что доктор Краузе был занят и меня лечил другой доктор, добрый… Знаете, я вот сейчас думаю, я рассуждал прям как ребенок, а ведь мне уже лет тринадцать было, большой мальчик, — смутился он.
— Так некоторые докторов до старости боятся, так что стыдиться здесь нечего.
— Так оно… И все же, я вел себя как ребенок. Иногда не хотел отпускать Дмитрия от кровати, просто требовал, чтоб он посидел со мной, чтоб не уходил… Каким же терпеливым он был. Мог ведь рассердиться. А он сносил все мои капризы…
— Да, князь был Вам хорошим родителем, если его так можно назвать.
— Он был мне больше, чем просто старший брат, это несомненно. Можно сказать, отец… Жаль, что он не смог быть отцом Якову… Очень жаль… — вздохнул Павел.
— Яков Платонович, я вот что вспомнил. Когда я узнал, что князь Ливен — Ваш настоящий отец, а Вы попросили меня рассказать меня про встречу с ним, я совершенно упустил один факт, хотя как раз его и следовало упомянуть. Я сказал Вам о том, что получил от него щедрое вознаграждение за свою работу. Но это не все, потом он спросил меня, заинтересовали ли бы меня книги по медицине на немецком языке. Я сказал, что очень, и он отдал мне три книги — по терапии, патологической анатомии и судебной медицине. Как они оказались у князя, я понятия не имею, думаю, он никогда их и не раскрывал…
— Да купил он их для Вас, — улыбнулся Ливен.
— Купил для меня? — удивился доктор. — Я бы скорее подумал, что они попали к князю совершенно случайно…
— Он явно хотел отблагодарить Вас еще как-нибудь помимо денег и посчитал, что от книг по медицине Вы не откажетесь. Сам он интересовался техническим прогрессом, науками, но вряд ли судебная медицина была в сфере его интересов настолько, чтоб приобрести такие книги для себя… Хотя как знать… Думаю, он эти книги все же пролистал, так, из любопытства.