Она долго смотрела на него, смотрела прямо ему в глаза. Наконец тихо, почти шепотом сказала:
— Где же тот незнакомец, которого я когда-то встретила в полутемной комнате? Где тот человек, который поцеловал меня так, что я ощутила в его поцелуе обещание — все будет хорошо?
Елена потянулась за своим стаканом. Сделав глоток вина, продолжила:
— Но почти каждый раз, когда мы бывали вместе где-нибудь на людях, я видела рядом именно того человека, каким вы являетесь теперь, то есть чрезвычайно сдержанного, умеющего подавлять свои чувства.
Должно быть, она заметила в его глазах упрек, потому что поспешила добавить:
— Прошу прощения, милорд. Мне не хочется вас обижать, но нужно, чтобы вы все поняли.
Он едва заметно кивнул. Но было очевидно, что он ее понял. То есть понял, что готов был дать ей совсем не то, что она желала.
— Вы мне не безразличны, Мерион, — продолжала Елена. — Я даже беспокоюсь за вас, — сказала она так, будто это обстоятельство очень ее смущало. Но скажите, милорд, в тот вечер, когда у вашей кареты отломилось колесо… разве вам не пришло тогда в голову, что метили именно в вас, что на вас покушались?
— Да, пришло. И еще пришло в голову, что вы тоже могли бы стать жертвой.
— О, вы говорите прямо как Уильям… — Она снова поставила свой стакан на столик. — Итак, ваша с Бендасом вражда угрожает мне в любом случае. Да, ваша светлость, вы меня нисколько не утешили. Вы ведь хотели меня утешить, верно?
— Елена, мне кажется, вы должны относиться к этому серьезнее. Нет сомнений в том, что Бендас явно не в себе, если можно так выразиться. И необходимо обезвредить его, то есть сделать так, чтобы он больше не мог причинять людям зло, в том числе и вам. И если я задел ваши чувства, то простите меня.
Она невесело рассмеялась.
— Разбитое сердце починить легко, так что не беспокойтесь, ваша светлость.
Герцог невольно вздохнул.
— Я буду вечно сожалеть о случившемся. Но ведь я уже принес свои извинения. И даже не один раз.
Мерион хотел уже повернуться к двери, собираясь уйти, но Елена остановила его жестом.
— Милорд, если бы вы научились дарить любовь с такой же страстью, с какой добиваетесь справедливости, то, я думаю, оставалась бы надежда. Если бы вы не боялись и… — Она внезапно умолкла — словно сообразила, что говорить об этом бесполезно.
— Я провожу вас к вашим друзьям, синьора.
— Да, конечно, ваша светлость.
Она приняла его руку, и они медленно зашагали по коридору.
— Мне кажется, что скоро наши прежние отношения станут смутными воспоминаниями, — тихо проговорила Елена.
— Надеюсь, не так скоро.
— О, поверьте, ваша светлость, я все забуду, даже нашу первую встречу.
— Нет, синьора, не следует о ней забывать. Наша первая встреча была невинной… как дыхание младенца. Это было утешение, которого я не искал и даже не знал, что нуждаюсь в нем. Но я всегда буду благодарен вам за него.
Мерион долго ждал ее ответа. Наконец она со вздохом проговорила:
— Что ж, ваша светлость, как вам угодно. Надеюсь, что окончание вечера пройдет для вас без неприятностей.
Через несколько секунд Елена оставила его, чтобы присоединиться к группе гостей. Мерион же нашел слугу и попросил его позаботиться о том, чтобы ему немедленно подали карету. Он уехал, не попрощавшись с Меткафом — тот попытался бы снова заманить его за ломберный стол, в то время как он хотел лишь одного — уехать побыстрее домой.
Когда его карета катила по улицам, он то и дело вспоминал одну фразу Елены: «Если бы вы не боялись рискнуть и…»
Мерион понимал, что мало чем отличается от лорда Уильяма, не сводившего глаз с Мии, — все чувства виконта были в его взгляде. И каждый раз, когда она смеялась или флиртовала с кем-нибудь из своих партнеров, он вздрагивал, будто получал смертельный удар в сердце.
Если существовал на свете мужчина, желавший объявить о своих чувствах и отдать избраннице свое сердце, то этим человеком был Уильям Бендасбрук. Но даже и он испытывал страх. Виконт не был трусом — и все же боялся.
Мерион знал многих мужчин, которые боялись. Ему бы не хотелось, чтобы его к ним причислили, но все же это было лучше, чем прослыть самым настоящим трусом.
Когда карета остановилась перед Пенн-Хаусом, он уже точно знал, что ему делать. Следовало провести остаток вечера с единственной особью женского пола, любившей его беспредельно и безо всяких условий, то есть с Магдой.