– Гм, – откинувшись в кресле, он не сводил глаз с ее разгневанного лица. – Урсула, может быть, мы позволим нашим адвокатам заняться этим вопросом. Не будем же мы торговаться из-за детей. Все же они люди, а не собственность.
– Вот именно, – огрызнулась она, но гнев в глазах растаял, и она явно расслабилась. А взгляд опять сделался отрешенным.
– Что случилось? – снова мягко спросил он.
Она посмотрела на него и уже не отводила глаз.
– Я была так предвзята, – горько сказала она. – Я позволила себе задушить любовь, чтобы поступить правильно и подобающе.
У него екнуло сердце, но она тут же продолжила:
– Адриан проиграл дом моего детства. Я чувствовала, что потеряла часть себя, свои корни. Этого я не могла ему простить. А потом он стал приезжать, что-то выпрашивая, умоляя дать деньги в долг. Всегда в долг. И он разрушил мою жизнь, – поняв, в чем призналась, она прикусила губу и закрыла глаза. – Он всегда был слабохарактерным и своенравным, беспечным и эгоистичным. Но я любила его. Он был моим единственным братом. И может быть, по меньшей мере, в одном я была неправа. Возможно, он любил ее. Как вы считаете, любил?
– Я не раз думал о том же, – вздохнул он. – Когда обнаружил, что все деньги, которые давал Марджори на содержание детей – тогда их было двое – тратились за игорным столом, я запретил ей приходить. Сказал, что отныне моя дверь будет для нее навсегда закрыта, а все ее письма будут возвращаться непрочитанными. И это была не праздная угроза. Возможно, они заслужили такое отношение от нас обоих. Но она была моей единственной сестрой. Я учил ее ездить верхом, плавать и лазать по деревьям. Малышкой она хихикала точно как Каролина. Женился ли он на ней из-за приданого? Тогда я думал именно так, да и вы тоже, хотя вряд ли с этим согласитесь. Или все-таки он ее любил? Они были в высшей степени эгоистичны, они пренебрегали своими детьми. Но, вполне возможно, любили друг друга. Они ведь всегда были вместе, даже в смерти.
– Как бы мне хотелось, – удрученно сказала она, – вернуться в прошлое и сказать ему, что денег больше не будет, но моя дверь всегда открыта для них обоих, что их ждут дружелюбие, поддержка и любовь. Мне жаль, что я не знала их детей с рождения.
– Увы, возвратиться мы не можем.
– Нет.
Он понял, что леди Карлайл плачет только тогда, когда она резко поднялась и повернулась к двери. Но, чтобы пройти туда, ей бы пришлось миновать его кресло. Так что она порывисто отвернулась к камину.
– О, – неуверенно засмеялась она. – Кажется, мне что-то попало в глаз.
И она приложила носовой платок к одному, а затем к другому глазу.
Виконт поднялся и в несколько шагов оказался возле нее. Он встал позади и положил руки ей на плечи.
– Думаю, вы правы, Урсула. Думаю, печаль вечера вызвана радостью дня. Мы сознательно не позволяли себе оплакать их как должно, но сегодня днем ощутили их отсутствие. И мы вспомнили, что они были личностями, что они были частью нашей жизни, и что они дали жизнь трем детям наверху. Да, они были эгоистичны и безответственны, но, уверен, они должны быть, наконец, оплаканы как подобает. Вы не должны стыдиться своих слез.
Он ожидал, что она окажется в его объятиях. И если бы она потянулась к нему, он бы обнял ее, утешая и ее, и себя. Но был рад, когда она этого не сделала. Он не хотел обнимать ее. Не хотел, чтобы они разделили их общее горе так близко и так интимно.
Он почувствовал, что она постепенно берет себя в руки.
– Вы правы, – наконец сказала она. – Спасибо.
Но он не мог оставить все как есть. Вскрылись старые раны. И когда-то она слишком много для него значила. Она была для него всем на свете.
– Почему ты не дождалась, пока я вернусь к тебе, Урсула? – спросил он. – Ты же знала, что я вернусь. Почему ты не вернулась ко мне?
Она обернулась, ее широко раскрытые глаза покраснели и были полны слез.
– Не дождалась? – недоверчиво спросила она. – Вы бы вернулись? Вы ждали меня…? Да я бы плюнула вам в лицо.
– Так брак с Карлайлом был браком по любви?
Глупо, но он всегда сомневался в этом. Нельзя сказать, что он когда-либо действительно хотел знать ответ. Только с недавних пор. Теперь это уже не ранило.
– Безусловно, это был брак по любви, – она дернула плечом, но отвела глаза. – Безусловно. А вы что думали?
– И это был хороший брак?
Они с Карлайлом вращались в разных кругах. Ему никогда не нравился этот человек. Возможно, потому что он был мужем Урсулы. Он не мог назвать другой причины стойкой неприязни, испытываемой к человеку, который, казалось, был сама любезность
– Да, это был хороший брак, – чуть запинаясь, ответила она. – Очень хороший. Самый лучший. Все было чудесно. Это был лучший поступок, который я когда-либо совершала.
Но взгляд ее казался затравленным. Потому что Карлайл умер, и прекрасный брак остался в прошлом? Или потому, что она лгала? И если все было так замечательно, почему она не приказала ему не лезть не в свои дела?
– Мой брак – не ваша печаль, – тут же добавила она.
– Разумеется, – холодно согласился он. – Ваш брак – не мой брак и меня не касается. По крайней мере, за это я должен поблагодарить судьбу. Еще два дня и, если погода позволит, мы сможем думать об отъезде. Я заберу детей, а вы можете возвращаться к жизни, которой так наслаждаетесь. Как вы полагаете, мы сумеем еще два дня продержаться в рамках приличий? Думаю, сегодня мы справились неплохо.
– Никогда не находила вежливость затруднительной, – сухо сказала она. – И они поедут со мной. Вы можете дать указание вашему адвокату связаться со мной в Лондоне, милорд. Но предупреждаю, впереди вас ждет жестокая борьба.
– После этого любезного замечания я готов предложить вам руку, миледи, и проводить в вашу комнату. Не хотел бы продолжать наш вечер только затем, чтобы обнаружить, что мы портим ссорой такой чудесный день.
– Прекрасная мысль, – она демонстративно приняла его руку и, задрав нос, направилась к двери.
Он с сожалением подумал, что проблема с Урсулой состояла в том, что она желаннее всего тогда, когда выходит из себя. В любом случае, ему нужно заставить себя как следует выспаться в постели, которая находится всего в нескольких футах от ее кровати. По крайней мере, одно хорошо – толстая стена между их кроватями.
Толстая стена – это хорошо.
***
Они оставили ребеночка в детской, спящим в кроватке. Если он проснется и заплачет, пока их не будет, за ним присмотрит няня. Но они уйдут ненадолго. Очень важно, чтобы они вернулись быстро, чтобы он видел, что у него есть мама, папа, брат и две сестры, чтобы он знал, что они никогда не оставят его надолго. Особенно мама и папа. Они всегда будут здесь, с ним, и когда он будет ложиться спать, и когда просыпаться. Они всегда будут делать с ним снежных драконов, смеяться вместе с ним, закутывать его в свое теплое пальто и говорить ему, что будут заботиться о нем отныне и навсегда.
Она сказала бы ему то же самое. Она его старшая сестра и будет заботиться о нем. Он никогда не будет просыпаться, как это делала она, гадая, где же мама и папа. Они всегда будут дома. У ребеночка были рыжие волосы, как у Патриции, и синие, как у Руперта, глаза. Его волосы вились, как у нее. И он сосал большой палец. В этом нет ничего плохого. Она знала, что это его успокаивает. Когда он станет постарше, она объяснит ему, что пальцы сосут только младенцы, и он перестанет это делать. Но пока он был совсем маленьким.