Она отметила, что он переоделся в черный вечерний костюм, более подходящий для присутствия в суде, и подумала, не в насмешку ли над ней он оделся столь безупречно. Однако он и прежде одевался очень хорошо, и, если судить по их случайным встречам в городе, до сих пор не изменил себе. И стал еще притягательнее, чем прежде… Хотя, возможно и нет. Но его привлекательная внешность раздражала ее.
– А мальчикам по той же самой причине нужен кто-то, обладающий качествами отца, – возразила она. – В этой семье дети обоих полов, милорд.
Его пустая ложка замерла на полпути между ртом и тарелкой.
– Миледи, возможно, вы намекаете, что мы должны разделить семью? Вы забираете девочек, а я – мальчика?
– Безусловно, нет, – язвительно ответила она. – Разве вы не видели, как малышка зависит от старшего брата, и как он защищает обеих сестер? Они должны оставаться вместе.
– В одном из моих поместий? – предположил он, наконец положив ложку и глядя на нее через стол из-под полуприкрытых век. Своим скучающим взглядом. В девичестве она считала этот взгляд неотразимым. Сказать, что она была по уши в него влюблена, значит ничего не сказать. Глупая девчонка.
– Там они никому не будут доставлять беспокойство.
Она безмолвно проклинала его за то, что он не отвечал. Пауза затягивалась, и казалось, ее слова, ее черствые, бессердечные слова, снова и снова эхом отражаются от стен этой большой и мрачной столовой. Как она могла сказать такое? Более того, как она могла подумать такое?
– Так же, как здесь они не причиняли беспокойства Марджори и вашему брату, – наконец холодно вымолвил он.
Она почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо. Пытаясь исправить ситуацию, она только ухудшила ее:
– Не притворяйтесь, что они нужны вам больше, чем мне. И вы, и я намерены остаться бездетными.
– Это не совсем так, – сказал он, кивком позволяя дворецкому убрать тарелку и подать следующую перемену. – Я виконт, наследник графского титула, и в этом году достиг тридцатилетия, вехи, страшной для холостого мужчины моего положения и состояния. Я, несомненно, выполню свой долг – женюсь и в течение нескольких последующих лет заполню детскую.
Она почувствовала, что краснеет еще сильнее. Когда-то они собирались заполнить детскую вместе. Четверо детей, так они тогда решили. Смеясь, он говорил, что они сделают это как следует. Мальчик, девочка, мальчик, девочка – идеальная семья.
– Почему у вас никогда не было детей? – вдруг спросил он.
Она потрясенно посмотрела на него.
– Милорд?
– Я часто думал об этом. Вам не терпелось выйти замуж. Насколько помню, не прошло и месяца после того, как вы разорвали нашу помолвку.
Она глубоко вдохнула.
– Мой брак и моя бездетность не ваша печаль, милорд. И вообще ничья.
У нее не было детей, потому что после первого месяца ее замужества Карлайл ясно дал понять, что предпочитает своих друзей-мужчин, и, угадав смысл сказанного, она навсегда заперла для него дверь своей спальни. Он женился на ней для соблюдения приличий. Она допускала, что, возможно, это наказание за то, что она вышла замуж только чтобы спасти себя.
– Разумеется. Мои извинения, – он посмотрел в сторону еще не зашторенного окна. – Какое чертовски неудачное время для метели. Мы застрянем здесь вместе и надолго, Урсула. Да еще с тремя детьми. На все Рождество. Можешь представить себе худший кошмар?
– Нет, – отрывисто сказала она. – Нет, даже если бы вы дали мне час на размышление. И я была бы весьма признательна, милорд, если бы вы последили за своим языком в моем присутствии. Кроме того, я не давала вам позволения называть меня по имени.
– Леди Карлайл, мадам, – его голос стал холоден, как снег за окном. – Примите мои покорнейшие извинения.
Она занялась телятиной с таким аппетитом, будто съела уже по крайней мере дюжину сытных блюд.
– Они обязаны носить черное, – продолжил он несколько раздраженно, – в память о родителях, которых редко видели. И должны вести себя так, как будто находятся в глубочайшем трауре.
– Завтра им не позволят порезвиться в снегу, – кивнула она, – хотя снег – это такое искушение. Не будет ни снеговика, ни снежных ангелов. Ни битвы снежками. Нельзя скользить по ледяным дорожкам. И кричать от полноты чувств.
– И никакого Рождества, – сказал он. – Ни рождественского убранства, ни подарков, ни гуся со всем, что к нему положено, ни пения рождественских гимнов. Возможно, им будет позволено только чинное присутствие в церкви на Рождественском богослужении.
– Малышка спросила, существует ли Рождество вообще, – задумчиво сказала она. – Ей четыре года. Конечно, она помнит прошлое Рождество, даже если не помнит позапрошлое.
Ее вдруг встревожил этот вопрос. Только сейчас до нее дошел его скрытый смысл. Она с тревогой посмотрела на него.
– Тимоти, выходит, у них никогда не было настоящего Рождества? Неужели Марджори и Адриан никогда не бывали здесь, с ними? Даже на Рождество?
Она слишком поздно поняла, что обратилась к нему по имени, но надеялась, что он не заметил.
– Рождество – это время, которое взрослые зачастую крайне неохотно посвящают кому-либо, кроме себя, – холодно сказал он.
Его слова жалили, заставив вспомнить свое мелочное раздражение в карете.
– И я в том числе, миледи, – сказал он с таким нажимом на последнем слове, что она поняла – ее оговорка замечена.
– Это преступно, – сказала она наконец. – Если вы или я пропустим празднование Рождества, мы просто пропустим несколько приемов. Если дети пропустят Рождество, они пропустят одну из волшебных составляющих детства. Выходит, Марджори и Адриан в прошлом лишали детей всего этого? Должны ли они и в этом году снова лишить их волшебства, потому что умерли? Разве справедливо заставлять детей носить траур?
– По двум людям, которых они почти не знали? – Он отставил пудинг и, откинувшись на спинку стула, снова и снова одной рукой переворачивал ложку на скатерти. – Делать снеговиков и снежных ангелов – это проявлять неуважение к мертвым?
– Кто устанавливает правила, по которым живут дети? – спросила она.
– Их няня? – предположил он. – Опытная, любящая, но, как мне кажется, женщина, совсем лишенная воображения.
– И отвечающая, по меньшей мере, за одного ребенка с удивительным воображением, – она с неожиданной нежностью вспомнила снежных змеек, змейку-принца, и дракона с принцессой. – Разве эти правила должны устанавливать не вы или я?
Он поджал губы и кинул свой раздражающий взгляд из-под приопущенных век.
– Вы хотите устроить им праздник Рождества? – спросил он. – И вы знаете, как это делается, Урс… миледи?
Она задумалась.
– Это было давно. Но я помню. Я помню волшебство и то, что, возможно, создавало его. А вы?
Он тоже ненадолго задумался.
– Рождественское полено. Падуб, плющ, омела. Замешивание пудинга. Упаковка подарков. Разворачивание их. Пение гимнов.
– И Рождественская история, – добавила она.
– Ах, да, – тихо засмеялся он. – Иногда это почти забывается. Таким образом, мы должны нарушить все правила, пожертвовать своим комфортом и потратить время, чтобы устроить нашим племянникам запоминающееся Рождество, прежде чем они будут заключены в тюрьму одного из моих поместий. И, конечно же, снег. Это всегда особый подарок к Рождеству. Итак, миледи, вы готовы к тому, что ваш нос покраснеет, а пальцы рук и ног будет покалывать, когда вы станете развлекать троих детей, на которых нам, в действительности, наплевать?