— О, как! — В восклицании проскальзывает удивление. — И что же он забыл здесь в такой поздний час?
— Его на собрании не было? — перебиваю я, проигнорировав вопрос.
— А я что-то даже и не посмотрел, — Сережа поворачивается назад, пытаясь рассмотреть помехи справа. — Вроде нет, по крайней мере пап было двое: я и еще один бедолага.
«Значит не было. Такую фигуру было бы сложно не заметить».
— Может, он пришел позже, чтобы поговорить индивидуально, или жену ждет, — высказываю предположение вслух, хотя очень сомневаюсь, что Евгения Лебедева снизошла до родительского собрания, но почему-то думать, что Костя ждал меня, мне совершенно не хочется.
— Возможно. Я сразу ушел. Это остальные почему-то идут не на выход, а облепляют учительский стол. Почему нельзя первому уходить учителю? Закончила собрание, схватила сумку и бегом домой, а они пусть там сидят, сколько влезет, — вносит предложение Сергей. Наверное, так думают все, кто женат на учителе. — Он к тебе больше не приходил?
Даже не спрашиваю, о ком идет речь.
— Нет. А зачем?
— Не знаю. Звонил?
— Сережа, нет. По учебным вопросам я ему особо ничем не могу помочь, а все остальное — лишнее.
Мне бы очень хотелось, чтобы Сергей подтвердил мои слова, но муж молчит. Объяснять ему, что с Лебедевым меня связывает только общий класс, где учатся наши дети, будет похоже на оправдание, поэтому я тоже не произношу ни слова, и в тишине мы доезжаем до дома.
Жду пока муж выйдет из машины. Может, мне только кажется, что Сережа немного задерживается. Обычно он выходит сразу же.
— Зеркало поправлял, — объясняет он. — Замерзла?
— Нет. На улице хорошо. — Смотрю на искрящийся в свете фонарей снежок. — Красиво.
— Идем? Или еще постоишь?
— Идем. Там Даринка заждалась уже, наверное.
— Не думаю, — усмехается Сережа. — Ей явно не до нас.
— Хочешь сказать, что Филипп еще не ушел?
Уже почти половина девятого, Фил уходил всегда до восьми.
— Сейчас узнаем, — философски замечает муж.
К моему огромному облегчению, Филиппа уже нет. Если бы мой ребенок приходил домой так поздно, я, наверное, вся извелась. Не знаю, как обстоят дела с этим в семье у бывшего мужа, но я заметила, что крайний срок у Филиппа — восемь часов вечера, и мальчик старается его не нарушать.
— Мам, пап, что так долго? — Дарина стоит, надув губки.
— Доча, это маму ругать надо, — переводит стрелки Сережа, решив остаться ни в чем не виноватым.
— И папу, — добавляю я. — Он зеркало поправлял в машине, — сдаю его без зазрения совести.
— Ой, ну вы как всегда! — улыбается Даринка.
— Только не говори, что скучала? — поддевает Дару Сергей.
Мне он сказал, что ушел из дома только перед собранием.
— Конечно, скучала! Пап, что сказала Ольга Васильевна?
— Кстати, да?! — Я вспоминаю, что совсем забыла об этом поинтересоваться.
— Двоечникам подтянуться, троечникам больше стараться, хорошистам меньше отвлекаться, а отличникам меньше задирать нос! — Сережа пальцем поддевает носик Дарины.
— Ну, папа! Я не задираю нос! — возмущается Дарина. — Мама, скажи ему!
— Папа шутит, ты же знаешь, — успокаиваю я свою любимую отличницу. — Филипп давно ушел?
— Да, — пожимает плечами дочь. — Мам…
Это тягучее «мам» заставляет немного напрячься. Обычно после этого Дарина сообщает не всегда приятные новости.
— Ну, говори уже, — вздыхаю я.
— Мам, приходила какая-то тетенька, — начинает говорить Дарина, а я замираю. — Она спрашивала тебя. Я ей ответила, что тебя сейчас нет.
— Дарина, ты зачем открываешь двери незнакомым людям? — строго спрашивает Сережа.
— Пап, я не открывала! Я через домофон…
— И к домофону подходить не нужно. Тем более говорить, что ты дома одна! Это очень опасно!
— Пап, я сказала, что дома старший брат. Это ничего, что я немного обманула?
— Ты правильно все сказала, но лучше не подходи к домофону совсем. — Обнимаю свою звездочку.
— Хорошо. Я больше не буду, — обещает Дарина, но у меня на душе появляется беспокойное чувство.
Глава 9
Это наверное первый раз, когда в нашу семью закрадывается какая-то напряженность. За своими переживаниями, с которыми не хочу делиться, я не замечаю, что Сережа тоже задумчив, а утром вроде все становится на свои места. Наказываю Дарине сообщать о всех своих передвижениях и ни в коем случае не разговаривать с чужими людьми.