Сейчас, сидя на заполненной кухне и глядя на Багумиловых гостей, Лютовид понимал, что его одолевала ещё и ревность. Ядовитая и отчаянная. Желание владеть Мельцей, быть её единственным мужчиной, превратилось в потребность. Он заберёт её отсюда. Заберёт! И никому больше не позволит обидеть. А когда умрёт... Что ж, он останется бледным призраком на Свете Белом. Что ему Мёртвое Царство с кровавым вином и сумасшедшими плясками под флейту Смерти? Пусть тело его в хладной могиле гнить будет, но душа подле Мельцы останется - оберегать, защищать. И пускай она даже не почувствует, что он рядом, но будет в безопасности.
Это решение пришло легко. Теперь он знал, что делать будет. Вот только как уговорить её вместе с ним отправиться? Как убедить довериться? Но это он уже по возвращении из Фьянилля придумает.
Шумное сборище раздражало и мешало думать. Но он не мог Мельцу здесь одну оставить. А после того, как она едва в обморок не упала, он и вовсе уезжать не хотел. Однако ж, окромя него, никто не сможет выяснить, кто насилие над ней сотворил. Он же жить спокойно не сможет, пока из мрази этой все кишки не вытрясет. Да и Мельца будет знать, что не грозит ей более ничего.
В его мысли ворвался пьяный хохот старосты. Он стучал кружкой по столу и требовал ещё хмельного эля. Мельца подошла к отцу с таким несчастным видом, что Лютовид едва на месте удержался.
Он с трудом отводил от неё взгляд. Даже смотреть на неё страшился, потому что оторваться невозможно было. Сегодня она как-то иначе выглядела, по-особенному. Длинное полинявшее платье, которое некогда голубым было, скрывало её фигурку, подол волочился по полу и путался под ногами. Скромное одеяние было настолько широким, что оставалось лишь гадать, какие секреты скрывает старая ткань. Лютовид же старался не вспоминать, сколь округлы изгибы пеплицкой панны, сколь нежна её кожа. Серебристые локоны Мельца нынче в две косы толстых заплела, тонкими белыми лентами украсила. У Лютовида дыхание перехватывало всякий раз, когда на неё глядел. Она такой юной казалась, беззащитной. Один раз он чуть не пропал: Мельца совсем близко подошла, кружку его квасом наполнить, и Лютовида обдало прохладной волной воздуха. Его окутал аромат цветов вишни. Даже голова кругом пошла. Неужто её кожа так пахнет? Али волосы? Хотелось схватить Мельцу, на колени усадить, распустить косы длинные и зарыться в них пальцами, вдохнуть запах.
Тогда бы он узнал все её секреты. Испил бы частое дыхание с губ, познал жар и нежность её прикосновений. Один Созидатель знает, как желал он услышать её громкие стоны, вырвать из неё крики до хрипоты, чтобы ещё его ласк просила, чтобы насытиться не могла. Наваждение...
Змиев укус зачесался так сильно, что Лютовид едва не сорвал повязку. Вновь выступившая кровь почти чёрной сделалась. А когда поднял глаза от раны, понял: ни он один днесь (39) старостину дочку разглядывает и оторваться не может. Злотична на неё с ненавистью смотрела и страхом - не забыла, видать, как за патлы давеча её панна оттаскала. Лютовид подавил ухмылку. В ярости Мельца неудержимой была, всё могла на своём пути смести. Староста на дочь глядел пьяными глазами с опаской - будто боялся, а не выкинет ли она ещё какое-нибудь коленце. Изредка и Антип на неё косился исподлобья - стыдливо, с виною. Наверное, из-за того, что не уберёг тем утром. Но иногда в его взгляде что-то странное проглядывало - то ли злость, то ли ненависть... Лютовид нахмурился: с чего торговцу панну ненавидеть? Она ему ничего плохого не сделала. Ни словом, ни делом не обидела. Странно всё это.
Были и другие взгляды. Бергрун, жених Мельцин, похотливо обшаривал глазами девичью фигуру, скрытую платьем, чуть ли слюни не пускал. Он так впился налившимися кровью глазами в её грудь, что Лютовид вновь едва подавил желание соскочить со скамьи, закрыть Мельцу собой и рявкнуть "Моя!" Неужель и он так же на панну глядит?! Кровь забурлила и быстрее побежала по венам. Судья этот в отцы Мельце годился. Грузный, с обвисшими щеками и пьяным взглядом. Никогда Мельца ему принадлежать не будет! Никогда!