Глава 1
1845 год
Мерцание свечей в гостиной Букингемского дворца казалось тусклым по сравнению с ослепительным блеском бриллиантов танцующих дам. Тиары, ожерелья, браслеты и серьги так и сверкали, когда те кружились под чарующие звуки венского вальса.
Королева — мать уже троих детей — с упоением отдавалась танцу. Глаза ее при этом так и искрились счастьем. С тех пор как она вышла замуж за степенного, серьезного и медлительного принца Альберта, который без труда завоевал ее сердце, ей еще ни разу не удавалось потанцевать всласть.
Но сегодня, похоже, и принца не оставила равнодушным пленительная музыка, заглушаемая, впрочем, время от времени оживленным гомоном гостей.
Только один человек, казалось, скучал на этом празднике жизни, и тем не менее почти каждая из присутствующих на балу дам неизменно обращала к нему свой взор.
Этим человеком был герцог Тайнмаут, высокий — настолько, что не заметить его в толпе было невозможно, — темноволосый красавец, неотразимо обаятельный. Где бы он ни появлялся, за ним тут же начинал тянуться длинный шлейф разбитых сердец.
Сегодня герцог стоял за троном его королевского величества. С голубым орденом Подвязки на груди и другими наградами, многие из которых вручаются за непревзойденную храбрость, он выглядел настолько импозантно, что его можно было принять если не за самого короля, то за принца уж точно.
Ни для кого не было секретом, что королева благосклонно относилась к интересным мужчинам.
Поговаривали, что незадолго до своего вступления на престол она была увлечена обаятельным лордом Мельбурном. Ходили также слухи, что, несмотря на искреннюю привязанность к принцу Альберту, ей доставляло удовольствие видеть герцога в числе сопровождавших ее лиц.
Сегодня на балу она даже соблаговолила подарить ему танец — честь, не оставшаяся незамеченной другими придворными, хотя большинство из них отнесли бы вальсирование с герцогом в разряд сомнительных удовольствий.
Танцевать он не любил, и дамы, которым посчастливилось очаровать его — герцог был из тех мужчин, что быстро воспламеняются и быстро остывают, — с трудом могли уговорить его пригласить их на тур вальса.
После того, как окончился танец, он отошел в угол танцевальной залы. Здесь его атаковал один из генералов, который по обыкновению принялся обстоятельно разглагольствовать на излюбленную тему — о сокращении расходов на нужды армии.
Герцог вздохнул с облегчением, когда увидел, что К ним приближается графиня Лэнгстоун.
Одна из красивейших женщин Англии, она сегодня, по мнению герцога, превзошла саму себя, поскольку выглядела еще очаровательнее, чем обычно.
Пышная юбка подчеркивала ее осиную талию, а смелый глубокий вырез, украшенный кружевным воротником с крошечными бриллиантиками, открывал взору точеные белоснежные плечи. Ожерелье из огромных изумрудов, не заметить которые было просто невозможно, сверкало так же таинственно и заманчиво, как и ее глаза.
Она остановилась рядом, и герцог вспомнил, как несколько дней назад он назвал ее «тигрицей ночи», и теперь отметил, насколько точным оказалось это сравнение. Графиня была безудержна в любви и охотилась за ним без устали, с поистине тигриной неукротимостью.
Некоторое время он намеренно избегал ее, но не потому что не замечал ее привлекательности — этого невозможно было не заметить, — просто герцог решил не вступать в близкие отношения с женой человека, с которым в последнее время почти ежедневно сталкивался нос к носу в Букингемском дворце.
Граф Лэнгстоун, лорд Стюард, казался герцогу таким же нудным и властным, как принц Альберт, и ему не хотелось настраивать его против себя.
Но графиня оказалась женщиной упрямой. Если уж она «положила глаз» на мужчину, то тому оставалось лишь одно — сдаться на милость победителя, что в конце концов пришлось сделать и герцогу.
Естественно, жалеть о содеянном ему пока что не пришлось, но он постоянно внушал Элин Лэнгстоун, что они должны быть предельно осторожны: с его репутацией и ее красотой невозможно избежать сплетен.
— Ради Бога, Элин, — предупреждал он ее на прошлой неделе, — не заговаривай со мной в обществе. А если тебе все-таки необходимо обратиться ко мне, придерживайся строго официального тона. Эти сплетницы ничего не пропускают.
— Да знаю я! — раздраженно бросила Элин Лэнгстоун. — Они меня терпеть не могут, но если и заподозрят, что мы значим друг для друга, то не по моей вине.
— По чьей бы то ни было, — заметил герцог, — результат будет один: они не преминут просветить королеву, а уж что она думает по этому поводу, не мне тебе рассказывать.
— Я и сама это прекрасно знаю, — отрезала Элин. — Да и на Джорджа временами находят приступы ревности.
У герцога промелькнула мысль — как, впрочем, неоднократно мелькала и раньше, — что он совершил большую ошибку, связавшись с графиней Лэнгстоун. Однако было уже слишком поздно. Назад повернуть он не мог и, если уж быть откровенным с собой, не хотел.
У него еще никогда не было женщины, настолько ненасытной и изобретательной в любовных утехах.
Эта новая Цирцея сначала лишь забавляла его, но потом по-настоящему увлекла, хотя до знакомства с Элин герцог был глубоко убежден в том, что все женщины одинаковы.
Однако если его новой пассии удалось лишь увлечь герцога, то сама она, к своему ужасу, влюбилась в него без памяти.
Никогда еще ей не встречался столь страстный любовник, а поскольку Элин Лэнгстоун обладала довольно солидным опытом в амурных делах, герцог мог бы считать ее мнение несомненным комплиментом.
Впрочем, оно не было бы для него полным откровением. Он и сам считал себя большим знатоком в вопросах любви. Ему частенько приходилось отмечать, что другие мужчины или совсем бесчувственны, или чересчур эгоистичны, когда оказывалось, что их жены до своего знакомства с герцогом и не подозревали о том, что любовь — настоящее искусство.
Он не любил заниматься самоанализом, но, когда все же ему нужно было разобраться с собой, приходил к выводу, что прослыл страстным любовником по одной простой причине — он прекрасно умел обращаться с женщинами, равно как и с лошадьми.
Герцог никогда не садился на лошадь, не узнав всей ее подноготной: каких она кровей, что ей нравится, а что нет и какие она может выкинуть штучки.
С женщинами он поступал точно так же. Каждая была особенной, необыкновенной, неповторимой, и он никогда не ленился в поисках пути, способного разбудить ее чувственность, сделать ее счастливой и доставить ей наивысшее наслаждение.