Вообще в этот день она ощущала повышенное внимание к своей особе. Все высказывали ей свою любовь и самое теплое отношение. Впрочем, на долю герцога любви и внимания пришлось в десять раз больше. Все считали своим долгом сообщить ему, как его любят.
Когда Оноре показалось, что она вот-вот упадет от усталости, ее спас дядя. Он подошел к ней с бокалом шампанского в руке и, вручив ей его, тихонько проговорил:
— Ты, должно быть, очень устала, моя дорогая, а ведь тебе еще предстоит разрезать свадебный торт.
Онора взглянула на герцога и по выражению его лица поняла — единственное, чего ему хочется, это убраться отсюда куда-нибудь подальше.
В этот момент тетя резким, не терпящим возражений тоном, которым имела обыкновение разговаривать с Онорой, сообщила ей, что сразу же после того, как она разрежет торт, ей нужно будет переодеться.
— Я не спросила герцога, куда мы поедем отсюда, — заметила Онора.
Это высказывание почему-то привело тетю в еще большее негодование.
— Сегодня вечером вы отправитесь в Лондон, и там Ульрих, без сомнения, сообщит тебе о своих дальнейших планах.
Онора удивилась, что тете о них ничего не известно, однако вслух ничего высказывать не стала — она уже научилась не задавать много вопросов.
Хорошо уже то, что не придется слишком долго ехать — от Лэнгстоун-Холла до Лондона было всего два часа езды.
После того, как торт — настоящее произведение искусства, созданное поваром герцога, — был разрезан шпагой, гости подняли бокалы за здоровье новобрачных, а герцог сказал ответную речь.
Как только он замолчал, графиня потащила Онору наверх, где их уже поджидала Эмили, которая удостоилась чести прислуживать новоиспеченной герцогине во время ее медового месяца.
— Пошевеливайся! Мужчину, да будет тебе известно, не следует заставлять ждать! — рявкнула графиня и вышла из спальни.
— Какая вы хорошенькая, мисс... то есть ваше сиятельство! — воскликнула Эмили. — Все говорят, что в жизни не видели такой красивой невесты!
— Я рада, что они так считают, — ответила Онора.
И тут же подумала, что единственный человек, которому в общем-то наплевать, как она выглядит, это ее собственный муж. При мысли о нем в ее груди стал нарастать комок, который, пока она переодевалась, становился все больше и больше.
Вот и настало время, когда она останется с герцогом один на один... Один на один с его презрением и безразличием...
— Помоги мне, папочка, — тихонько прошептала она.
— Вы что-то сказали, ваше сиятельство? — спросила Эмили.
— Нет, ничего, — ответила Онора. — Подай мне шляпку, Эмили. Мы не должны заставлять лошадей ждать.
— Ну вы-то будете в Лондоне намного раньше меня, ваше сиятельство. С такими-то лошадьми...
Онора с удивлением смотрела на нее, и служанка пояснила:
— Разве вы не знали, что его сиятельство повезет вас в своем фаэтоне?
— Понятия не имела, однако я этому очень рада, — ответила Онора. — Гораздо приятнее проехаться в открытой коляске, чем сидеть, закупорившись, в карете.
Она с облегчением подумала, что в путешествии в фаэтоне есть и еще один плюс — отпадает необходимость разговаривать с герцогом. Ей казалось, что в настоящий момент она этого хочет меньше всего, а ведь совсем недавно только об этом и мечтала.
Онора догадывалась, что герцог придет в еще худшее расположение духа, чем раньше, потому что вынужден уезжать от друзей и близких с какой-то незнакомой женщиной, на которой женился лишь затем, чтобы спастись от немецкой принцессы.
«Может, когда мы останемся одни, нам будет проще узнать друг друга», — подумала Онора.
Но эта мысль не придала ей уверенности, наоборот, в груди продолжал нарастать тяжелый ком.
Только она успела завязать под подбородком ленты, как в комнату вошла тетя.
— Ну что, готова? — проскрипела она. — Сколько можно копаться?
— Я готова, тетя Элин, — пролепетала Онора.
— Можешь идти, Эмили, — разрешила графиня. — Экипаж тебя уже дожидается, и я шкуру с тебя спущу, если ты что-нибудь забыла.
— Я уверена, миледи, что упаковала все, — ответила Эмили.
— Тогда чего ты ждешь?
Горничная пулей вылетела из комнаты, а графиня направилась к Оноре, которая сидела за туалетным столиком.
Когда тетя подошла к ней вплотную, Онора молча встала и вопросительно глянула на нее, ожидая, что та сейчас выскажется по поводу ее наряда. Однако слова графини вызвали у нее полнейшее недоумение.
— Итак, ты замужем, — с ненавистью в голосе произнесла Элин. — Теперь заруби себе на носу — герцог ненавидит, когда ему вешаются на шею и надоедают бесконечными заверениями в любви.
Онора так удивилась, что слова вымолвить не могла, однако, понимая, что тетя ждет от нее ответа, пробормотала:
— Ну что вы... Я вовсе не собираюсь... этого делать.
— И чем скорее ты родишь ему ребенка, тем лучше, — продолжала графиня. — Ему нужен наследник, имей это в виду!
Даже не взглянув на полное ужаса лицо Оноры и слезы на ее глазах, она вышла из комнаты, очевидно, решив, что больше говорить не о чем.
* * *
Когда они выехали из Лэнгстоун-Холла и на бешеной скорости мчались в фаэтоне, запряженном четверкой великолепных лошадей, Онора вспомнила слова тети.
Из-за предсвадебной суеты и спешки, а также из-за того, что она ни разу не оставалась с герцогом наедине, ей никогда и в голову не приходило, что от нее требуется рожать ему детей.
«Но как я могу это сделать, когда мы друг друга совсем не знаем?» — сокрушалась Онора.
Она понятия не имела, откуда берутся дети. В школе об этом как-то не принято было разговаривать, а мама умерла, когда она была еще мала и подобные проблемы ее не волновали.
Они ехали все дальше и дальше. Герцог молча правил лошадьми, а Онора, глядя на проносившиеся мимо пейзажи, размышляла над словами тети. Вероятно, та имела в виду, что ребенок у нее должен появиться через много месяцев, а то и лет.
«В конце концов, герцог ведь даже ни разу не поцеловал меня, — думала она. — И уж конечно, он и не собирается прикасаться ко мне до тех пор, пока не перестанет меня ненавидеть и мы не станем друзьями».