Герцог хотел что-то сказать, но тут дворецкий объявил, что кушать подано, и они прошли в просторную столовую, где Онора уже бывала раньше.
Стол был украшен белыми цветами и заставлен множеством тарелок с самыми разнообразными кушаньями, которые шеф-повар счел нужным приготовить для столь выдающегося события, как свадьба.
Когда слуги на секунду отошли от стола, Онора прошептала заговорщическим тоном:
— Я не смогу всего этого съесть!
— Я тоже, — признался герцог, — но нужно попробовать хотя бы понемножку всех блюд.
— Конечно, иначе шеф-повар обидится.
Взглянув в меню, стоявшее на золотой подставке с монограммой герцога, она заметила:
— И здесь торт!
Герцог обреченно застонал, но, словно спохватившись, облегченно проговорил:
— Ну по крайней мере не придется произносить речь, после того как мы его разрежем.
Онора улыбнулась:
— По-моему, сегодня вы произнесли самую короткую и самую лучшую.
— Потому что она самая короткая?
— Нет, потому что я была просто восхищена, когда вы смогли в нескольких коротких фразах выразить свою мысль так живо и остроумно.
Герцог взглянул на нее, как ей показалось, смеющимися глазами.
— Я очень рад, Онора, что моя речь вам понравилась.
Онора смутилась и, покраснев, проговорила:
— Может быть... вы считаете... мои слова... невежливыми, но я сказала то, что думаю...
— Полагаю, поскольку вы учились в школе при монастыре, вы всегда говорите правду, — небрежно заметил герцог.
— Я говорю правду потому, что так меня воспитали мама с папой, — возразила Онора. — Они ненавидели лгунов и всегда знали, когда человек говорит правду, а когда нет. И я тоже это знаю.
Ей показалось, что герцог слегка нахмурился, и она испугалась, не сболтнула ли чего-нибудь лишнего.
В этот момент в столовую вошли слуги с очередной партией блюд, и Онора с герцогом принялись говорить на другие темы.
Когда все блюда были наконец испробованы, они вздохнули с облегчением и отправились в комнату, в которой встретились перед ужином.
Онора тут же бросилась к книжным полкам, внимательно рассматривая книги. Многие она уже читала, а многие с удовольствием прочла бы в будущем.
Она переходила от шкафа к шкафу, пока наконец не сообразила, что поступает невежливо по отношению к герцогу — наверное, он ждал, что она начнет с ним непринужденную беседу.
Она обернулась — герцог сидел в глубоком кресле со стаканом коньяка в руке.
Онора подошла к нему и виновато проговорила:
— Извините, я веду себя, как эгоистка, думаю только о книгах, хотя на самом деле мне следовало бы вас развлекать.
— Вам кто-то сказал, что вы должны так поступать, или вам самой этого хочется?
— Мама меня всегда учила, что с гостями полагается разговаривать, — ответила Онора и, немного помолчав, добавила: — Но ведь вас нельзя назвать моим гостем, правда? Скорее это я у вас в гостях.
— Не думаю, — возразил герцог. — В конце концов, я отчетливо помню слова клятвы, которую мы дали перед алтарем. Так что получается, этот дом наш с вами общий. Во всяком случае, вы должны считать его своим домом.
— Да, конечно, — согласилась Онора. — Только пока это кажется несколько странным...
— Ничего, привыкнете, — беззаботно проговорил герцог. — Скоро уже будете просить меня переделать то то, то это.
Онора покачала головой:
— Не думаю. Замок мне кажется великолепным во всех отношениях. Он подобен пьесе, в которой каждый актер знает свою роль безукоризненно.
— А какую роль играете вы? Первой дамы?
Голос его прозвучал насмешливо, и это не укрылось от Оноры.
— Если говорить обо мне... — ответила она. — Меня, пожалуй, скорее всего можно отнести к зрителям, которые... наблюдают за происходящим со стороны.
— Если вы действительно так считаете, то прошу меня простить.
— Ну что вы! — воскликнула Онора. — Я сказала только то, что думала. Да вы и сами должны понять, что после тихой жизни за городом и двух лет пребывания в школе все здесь для меня так странно и необычно. — Она вздохнула и добавила:
— Наверняка я наделаю кучу ошибок, так что заранее прошу, постарайтесь не очень на меня сердиться.
Герцог взглянул на нее, и Оноре показалось, что он собирается ей что-то сказать. Однако он не стал этого делать, а, бросив взгляд на часы, заметил:
— Уже довольно поздно, и у вас был тяжелый день. Думаю, Онора, вам пора ложиться.
Словно эти слова послужили ей приказом, Онора поднялась, а герцог добавил:
— Я скоро к вам присоединюсь.
Оноре показалось, что она ослышалась. Но когда он распахнул для нее дверь и она вышла в холл, ей живо припомнились слова тети.
Она с ужасом поняла, что герцог намеревается прийти к ней в комнату и сделать ей ребенка. Правда, она понятия не имела, что под этим подразумевается.
«Он не должен этого делать!» — возмущенно подумала она и даже собралась вернуться в гостиную и сказать ему об этом. И вдруг ее как громом поразило — ведь она теперь его жена! Значит, обязана вести себя так, как он ей скажет, делать то, что ей прикажут.
Никто не в силах ей помочь и не в состоянии что-либо изменить.
«Он не должен этого делать, не должен!» — билась в голове единственная мысль.
Онора вновь почувствовала, как в груди у нее нарастает тяжелый ком, который не давал ей сосредоточиться.
Ноги почему-то понесли ее к лестнице. Онора увидела, что здесь на стуле лежит ее плащ. Она брала его на всякий случай с собой в фаэтон, однако он ей не пригодился — на улице было тепло. Видимо, горничная не стала убирать его, предполагая, что Онора все равно наденет его утром, когда отправится с герцогом в Лестершир.
Внезапно в голову ей пришла одна мысль. Она должна хорошенько обдумать, что ей сказать герцогу. Но в доме она задыхалась. Казалось, стены давят на нее со всех четырех сторон, и она сидит, словно в темнице — не в состоянии вырваться на волю.
«Я должна все обдумать, я должна все обдумать», — в отчаянии повторяла про себя Онора.