— У меня есть дом на севере Сазерленда, где я обычно провожу август или сентябрь, — продолжал герцог. — Он очень уютный, хотя небольшой, и расположен в укромном уголке. В это время года река там кишмя кишит лососем и только-только начинает распускаться вереск.
Выражение удивления сменилось на лице Оноры полным восторгом.
— Больше всего на свете мне хотелось бы поехать с вами в Шотландию и увидеть все эти красоты! — воскликнула она. — Папа часто рассказывал мне, как ему там понравилось. Было бы просто замечательно поехать туда... вместе с вами.
— Тогда не будем откладывать нашу поездку, — сказал герцог. — Удобнее и быстрее всего туда можно добраться по морю.
— Это было бы великолепно, — согласилась Онора. — Не знаю, как мне благодарить вас за такой щедрый подарок!
Герцог, не выпуская ее руки из своей, взял ее за другую руку.
— Скажите мне, Онора, вы и вправду хотели бы поехать в Шотландию именно со мной? Значит, и я являюсь причиной вашего счастья?
— Ну конечно! — воскликнула Онора. — Вы были так добры ко мне... в эти... последние несколько дней, что я чувствую...
Она замолчала, словно боясь сказать лишнего, и герцог тихонько сказал:
— Прошу вас, договаривайте.
Онора покачала головой. Тогда он, по-прежнему не повышая голоса, попросил:
— Взгляните на меня, Онора.
Секунду поколебавшись, она послушно подняла к нему лицо.
Одного взгляда на нее герцогу было достаточно, чтобы понять — Онора явно смущена. Но в этот момент легкая дрожь прошла по ее телу, и герцог почувствовал, что небезразличен ей.
— Хотите я кое-что вам скажу? — спросил он проникновенным голосом.
Она молча смотрела на него, не отводя взгляда, а он между тем продолжал:
— Вы только что сказали мне, что в эти несколько дней были как никогда счастливы. У меня точно такое же чувство. Мне кажется, то, что мы оба ощущаем, есть не что иное, как начало любви.
Онора по-прежнему не отрывала от него взгляда, только на щеках у нее мало-помалу появлялся румянец — так рассвет окрашивает краешек неба в розовый цвет. Герцогу показалось, что краше своей жены он никого никогда в жизни не видел.
Пальцы ее дрожали, грудь порывисто вздымалась. Ласково глядя на нее, герцог проговорил:
— Я люблю вас, дорогая, но я боялся признаться вам в этом, чтобы не напугать.
— Я... я не боюсь, — прошептала Онора. — Но... вы и вправду уверены... что любите меня?
— А какие чувства вы сами ко мне испытываете?
Онора, потупив взор, проговорила дрожащим голоском:
— Все, что... мы делаем... так замечательно... так чудесно... Мне кажется... такого со мной еще никогда не было.
— А почему вам так кажется?
Секунду ему казалось, что она никогда не осмелится признаться.
— Потому что... вы рядом, — наконец тихонько прошептала она.
— Моя радость, то же самое и я чувствую по отношению к вам.
Герцог осторожно обнял ее и притянул к себе.
Почувствовав, как трепещет ее тело, он понял, что такого с ним еще никогда не бывало. Ни разу в жизни ни одна женщина не была ему настолько дорога, что хотелось защищать ее и беречь.
Прижав ее к себе еще крепче, герцог проговорил:
— А вы и вправду уверены, абсолютно уверены, что больше не боитесь меня?
— Я люблю вас, — сказала Онора. — Но я... не знала, что любовь может быть... такой.
— Какой же? — спросил герцог, чуть ли не касаясь губами ее губ.
— Как солнце и музыка... цветы и небо... — прошептала Онора.
Последние слова она произнесла невнятно, и герцог понял — она ждет, когда он ее поцелует. Его губы коснулись ее мягких и нежных губ, и герцога пронзило острое ощущение счастья. Такого с ним еще никогда не бывало, да он и не представлял себе, что можно испытывать подобное.
Он целовал ее со всей нежностью, на какую только был способен, словно она была какое-то бесценное сокровище.
Онора доверчиво прильнула к нему, и герцог понял, что она испытывает те же чувства, что и он. Он принялся целовать ее еще более страстно.
Наконец оторвавшись от ее губ, он тихо проговорил:
— Я люблю, я обожаю тебя, моя родная, желанная. А ты меня любишь?
— Я люблю... тебя, — ответила Онора. — Мне кажется... на свете есть... только ты.
Герцог снова поцеловал ее.
— А когда ты... впервые понял... что любишь меня? — спросила Онора, когда вновь обрела способность говорить.
— Когда я нес тебя наверх, после того как ты упала в обморок, я уже знал, что всегда буду защищать тебя и больше не позволю, чтобы ты подвергалась опасности.
— И ты был тогда... так добр ко мне... и так хорошо меня понимал.
— Я думал, что ты во мне нуждаешься, моя радость.
— Так... оно и было.
— А потом, — продолжал герцог, — с каждой минутой я влюблялся в тебя все сильнее и сильнее, пока уже не смог этого скрывать.
— Неужели ты и вправду меня любишь? Прошу тебя, скажи мне об этом еще раз.
Герцог вновь прильнул к ее губам и, немного погодя отстранившись, потянул ее за руку.
— Может быть, поднимемся наверх, моя хорошая?
Она затаила дыхание, и он быстро прибавил:
— Обещаю, я не сделаю ничего против твоей воли. Но, моя радость, хотя целовать тебя доставляет мне несказанное наслаждение, поцелуи — это лишь начало любви, и мне еще многому нужно будет тебя научить.
Спрятав лицо у него на груди, Онора прошептала:
— Я хочу... чтобы ты научил меня... И теперь, когда я знаю... что ты меня любишь... я хочу... чтобы у нас с тобой... был ребенок.
— Ну, с этим еще успеется, — улыбнулся герцог. — И тем не менее, моя любовь, мне кажется, что это будет красивый ребенок, поскольку дети любви не могут быть иными.
— Очень, очень красивый! — воскликнула Онора. — Ведь все, что я чувствую и что чувствуешь ты, так чудесно, словно сам Господь благословил нас.
Герцог понимал, что Онора права, и, не в силах больше сдерживать переполнявшую его радость, закрыл ей рот поцелуем.
Он и раньше испытывал безудержное желание, которое охватило его сейчас. Но где-то в глубине души чувствовал, что это еще не настоящая любовь, в честь которой поэты слагают стихи, а композиторы пишут песни.
И вот теперь наконец-то и ему довелось обрести свою любовь. И как это ни странно, она предстала ему в образе хрупкой молоденькой девушки, почти ребенка, которой были пока неведомы чувства зрелой женщины. Герцог был уверен — превратить нежный бутон в пышный цветок будет самым увлекательным занятием, которым ему когда-либо приходилось заниматься.