Я обрываю ее, прежде чем она успела закончить последнюю фразу.
— Уинни, прекрати. Э-э-этого д-достаточно.
Она опускает телефон на колени, выглядя смущенной.
— Дерьмо. Прости, Ви. — Громкий вздох. — Что ты знаешь об этом парне? Он безопасен? — Ее зубы покусывают верхнюю губу. — Я имею в виду, это тот парень, с которым ты тусуешься?
— Я-я бы не сказала, что мы тусовались.
На самом деле, нет.
— Как бы ты тогда это назвала? — хочет знать она.
— В основном учились. Совместно были волонтерами. — Я начинаю перечислять все, что мы делали последние несколько недель. – Были на игровом свидании. Делали домашнее задание. Сегодня ходили на сбор средств.
— Черт возьми, Вайолет! Ты с ним встречаешься? Этот парень невероятно красив.
Мое платье падает на пол, и я наклоняюсь, чтобы поднять его, не заботясь о том, что она видит меня в лифчике без бретелек и нижнем белье. Она видела меня без одежды миллион раз; мы были соседями по комнате с тех пор, как ее родители позволили ей переехать из общежития на втором курсе.
— Посмотри на меня, Уин. — Я поднимаю бледные, лишенные солнца руки, провожу ладонями по узким бедрам и животу. — Я похожа на тип девушки, с которой он хотел бы встречаться? Я в-выгляжу как его т-типаж? — Пфф. – Б-будь реалисткой.
Она выпрямляется и садится.
— Что ты хочешь этим сказать? Ты давно смотрелась в зеркало? Ты прекрасна. Если он не заинтересован, тогда он долбаный идиот, не то, чтобы я говорю тебе встречаться с ним, но если бы ты захотела, ты могла бы... не то, чтобы я этого хотела.
— Хорошо, потому что это не так.
— Я просто говорю, что ты чертовски невероятная.
— Нет, ты так говоришь, потому что ты член семьи.
Семьи, которую я создала для себя, когда приехала в колледж: Уинни, Мелинда и наш друг Рори, который все еще живет в общежитии.
Уинни откидывается назад, опираясь на локти. Закатывает глаза к потолку.
— Я просто знаю, какая ты, окей? Ты такая... Какое слово я ищу? Сочувственная. Не у всех сломано крыло, которое нужно чинить, Вайолет. Может, этот парень не достоин твоей особой заботы.
Но она ошибается.
Он достоин.
Она продолжает:
— Я имею в виду, он звучит как полный придурок. Пожалуйста, подумай об этом, прежде, чем спать с этим парнем.
Я выскальзываю из лифчика и заменяю его старой футболкой; оглушительная тишина заполняет комнату. Брови Уинни произносят тысячу слов.
Я отворачиваюсь.
— Надеюсь, в следующий раз, когда ты будешь к нему приставать, ты поймешь, во что ввязываешься. Не хочу показаться навязчивой, но я проверяла, кто был на подъездной дорожке, когда вы подъехали. Совершенно не ожидала, что там будет припаркован гигантский грузовик, а потом зажегся свет в кабине, и я увидела, что это ты, и, ну, я не могла отвести взгляд.
Она продолжает болтать.
— Я знаю, что это ты поцеловала его первой, он не собирался к тебе приставать. Если бы ты видела его лицо с того места, где я его видела... ты поцеловала его, Вайолет. Он был в полном шоке. — Она смеется, запрокидывая голову. Ее шикарные черные волосы падают на мое фиолетовое покрывало. — Я чуть не умерла. Умерла! Клянусь Богом, если бы Мелинда была дома... — ее голова трясётся.
Я босиком подхожу к комоду и достаю штаны для йоги и надеваю их.
— Уверяю тебя, я не собираюсь связываться с Зиком Дэниелсом, не продумав это до конца.
— Думаю, ты меня не поняла, Вайолет, — говорит моя соседка по комнате. — Может быть, тебе грозит... опасность, что он в тебя влюбится. Потому что с того места, где я стояла, он не выглядел ужасно.
Я иду к шкафу, достаю свитер и натягиваю его через голову.
— Вовсе нет.
— Потому что все в Сети говорят о нем как о дерьмовом человеке.
— У него бывают моменты, поверь мне, но... в основном у него нет фильтра. Он приходит в себя, с детьми ему лучше.
Уинни протягивает мне пару пушистых носков из ящика прикроватного столика.
— Так на что это было похоже? Целовать его?
— Я не знаю.
Она отшатывается, её лицо сморщилось.
— Что значит не знаешь? Твои губы были на нем, на что это было похоже?
Я смеюсь, присоединяясь к ней на кровати.
— Это было... — я вздыхаю. – Волнительно.
Моя соседка стонет.
— Вот чего я боялась, что ты скажешь. Черт, мне придется следить за ситуацией.
— Здесь не за чем следить, но на здоровье. И встань с кровати, я устала.
Когда Уинни наконец возвращается в свою комнату, а я забираюсь в постель, ложусь поверх одеяла, крутя новый браслет на запястье, металл которого нагревается теплом моей кожи.
В темноте я провожу подушечками пальцев по выгравированному подсолнуху, по красивым словам.
— Все происходит не просто так, — бормочу я, удивляясь, как тепло моего тела теперь исходит от браслета.
В жизни не бывает случайностей.
Я знаю это.
Всю свою жизнь я училась этому на собственном горьком опыте, одно разочарование за другим, начиная со смерти моих родителей, их обоих, когда я была маленькой. У меня было время, чтобы выздороветь, расти и двигаться дальше по жизни, но ...
Я никогда так не делаю.
Никогда.
Что я делала, так это приспосабливалась. Изгибалась. Исправлялась.
Преобразовывалась.
Я научилась жить без того, что у меня когда-то было.
Это то, что ты делаешь, когда теряешь людей, которых любишь.
Они говорят, что, когда кто-то умирает, он всегда с тобой в душе; я знаю, что это правда, потому что я чувствую своих родителей каждую секунду каждого дня. Это не значит, что мне не больно. Просто меньше болит.
Воспоминания о них остаются, но мне приходится так много работать, чтобы восстановить хоть фрагменты. Это неясные и мимолетные кусочки, которые я пытаюсь сложить воедино с каждым днем, неделей, месяцем и годом.
Я была так молода, когда они умерли. Столь юна.
Они были так молоды, когда умерли.
Но я здесь.
Я жива.
Лежу в постели и смотрю в потолок, за который плачу деньгами, которые зарабатываю сама.
Смерть родителей привела меня к заиканию; я не помню, чтобы у меня его не было, но моя кузина Венди помнит. В начальной школе я какое-то время жила с ее семьей, пока они не перестали меня содержать. У них просто не было денег.
Венди, которой было десять, когда я приехала к ним, сказала, что сегодня я говорю как нормальный ребенок, а на следующий день...
Раньше было еще хуже: я не могла произнести ни слова, не заикаясь. Я думаю, это была травма от того, что однажды твои родители уложили тебя спать, а на следующий день они исчезли. Когда тебе четыре, ты не понимаешь концепцию смерти... может, некоторые дети и понимают, но я — нет.
Я была чувствительной, как сказала Венди. Еще глубже ушла в себя.
Она была старше и добрее. Я спала на полу ее спальни; она и ее сестра, моя кузина Бет, спали на двуспальной кровати. У моих дяди и тети было четверо детей, и они не могли позволить себе еще одного, особенно с моим младшим кузеном Райаном, прикованным к инвалидному креслу, обрастающему медицинскими счетами, которые они не могли оплатить.
В конце концов, я смогла начать получать пенсию от государства, но это произошло позже... слишком много месяцев спустя, когда я уже была в системе патронажного воспитания.
Затем, в качестве последнего удара, мой дядя был переведен из штата, и я больше не могла их видеть. Мне никогда не удавалось скопить достаточно денег, чтобы навестить их, и, видит Бог, они не могли позволить себе навестить меня.
Я не дура; я знаю, что я одна из счастливчиков, которые прошли через систему и вышли, борясь за лучшую жизнь. Тихая, но сильная, если не считать моего заикания.
Последний прощальный подарок от родителей.
Последнее напоминание о травме, связанной с их смертью.
От полицейских, появившихся в моем доме в ночь аварии. Случайность. Несчастный случай. Преждевременная смерть – из-за наркомана за рулём пикапа, за который он вообще не должен был садиться за руль, и мои родители, которые возвращались на своей машине домой из театра. Я смутно помню, как моя няня Бекки, соседская девочка-подросток, испугалась, когда копы пришли в дом... пытались забрать меня, потому что наша семья была... ну, она была маленькой.
И стала еще меньше.
Несколько лет назад я начала собирать браслеты. Они дорогие, так что у меня их всего четыре, каждый куплен на деньги, которые я зарабатываю репетиторством, работой в библиотеке и уходом за детьми, такими как Саммер.