Ну, это объясняет дерьмовую орфографию.
Зик: Ты можешь сказать мне, что случилось.
Вайолет: Сегодня годовщина смерти родителей, и я ненавижу быть здесь одна. Тут этот фильм и почему-то… сразу мне захотелось поговорить с человеком, а не сидеть здесь и валяться перед телевизором. И я чувствую себя так…
Вайолет: я ненавижу одиночество.
Что ж. Дерьмо. Не то что я ожидал.
Проглотив комок в горле, я забираюсь на водительское сиденье, но не делаю попытки пристегнуть ремень. Не включаю двигатель. Ничего не делаю, только посылаю ей ответ.
Зик: Я знаю, что ты имеешь в виду. Есть…
Стервозное нытье моего соседа заставляет меня нажать «Отправить» слишком рано.
— Хей, почему мы еще здесь? — Глухо произносит Оз, постукивая костяшками пальцев по стеклу. — Мы собираемся просидеть здесь всю ночь, потому что, если это так, я попрошу Джеймс приехать за мной.
— Чувак, — Я делаю глубокий вдох, чтобы не взорваться. — Просто дай мне минутку, ладно? Я думаю.
— Мужик, что, черт возьми, происходит? От тебя какая-то цыпочка забеременела? — Его лающий смех затихает, когда я оглядываюсь с каменным выражением лица. — Дерьмо. Неужели?
— Нет, Господи Иисусе. Это Вайолет, она…
Это не мое дело, выбалтывать ее личное дерьмо, поэтому я сжимаю губы.
— Дай мне еще секунду, чтобы написать ей, ладно, тупица? Просто... вылезай из моей задницы, чтобы я мог послать ей сообщение. Похоже, ей нужно…
Дерьмо. Я собирался сказать, что она звучит, как будто ей нужна эмоциональная поддержка. Хорошо, что я оборвал себя, так как, серьезно, последнее, что мне нужно, это чтобы Оз задавал мне кучу личных вопросов.
Он поднимает брови, когда я говорю ему:
— Сначала мы едем домой, я забираюсь душ. Потом я еду к Вайолет.
Если Оз шокирован этой новостью, он... черт, он это показывает.
У тупого ублюдка отвисла челюсть, глаза широко раскрыты, как блюдца.
— Сегодня пятница, чувак, разве ты не идешь с нами? Ничего сумасшедшего, просто несколько кружек пива?
— Нет.
Мой телефон звонит, и мы оба смотрим на мои колени, туда, где мой сотовый уютно устроился между ног.
— Я пойду к ней домой, посмотрю, все ли с ней в порядке.
Вайолет
— Зик! Что ты здесь делаешь?
Он стоит на крыльце, засунув руки в карманы черной стеганой куртки. На нем джинсы и коричневые кожаные ботинки. Волосы ещё мокрые после недавнего душа.
Его широкие плечи неловко поникли, потом он пожал плечами.
— Я подумал, тебе не помешает компания.
Его рот сжат в прямую линию, и, если бы он не появился без приглашения и без предупреждения, я бы не поверила, что он пришел добровольно.
— Ты пришел?
Он переминается с ноги на ногу.
— Я подумала, мы могли бы пойти куда-нибудь… повеселиться.
Он дрожит?
Да. Точно.
Я отодвигаю наружную дверь, чтобы он мог войти в мою крошечную гостиную и войти в дом. Зик Дэниелс в моем доме, платиновые глаза сканируют комнату. Они проводят инвентаризацию дивана двадцатилетней давности, который родители Уинни купили нам в «Гудвилле», он золотой и шершавый, но на нем удобно сидеть. Обшарпанный кофейный столик, который мы нашли на обочине в прошлом семестре. В углу лампа, наш единственный источник света.
Уинни, Мелинда и я — мы как Три мушкетера или Три слепых мышонка (прим. английский детский стишок и песня под него), только беднее.
Огромная фигура Зика заполняет дверной проем, он стоит как вкопанный, не снимая ботинок. Если он не снимет их, ему нельзя идти, и, судя по его виду, у него нет желания ступать на наш коричневый ковер.
— Итак, — начинает он. — Хочешь убраться отсюда ко всем чертям?
Ему не нужно просить меня дважды.
— Иди, собирайся; я прогрею грузовик.
Когда он спускается с крыльца, отступая к своему огромному черному грузовику, я бегу в свою спальню. Рывком открываю шкаф, достаю чистые джинсы. Черную футболку; она обтягивает те маленькие изгибы, которые у меня есть.
Серебряное ожерелье застегивается у меня на шее, изящная буква «V» свисает с тонкой металлической цепочки. Надеваю несколько браслетов на запястье. Затем бегу в ванную, чтобы проверить свое отражение. Расчесываю длинные шелковистые волосы и решаю оставить все как есть. Добавляю несколько слоев черной туши. Розовый блеск для губ.
Через восемь минут я запираю за собой дверь, и по тротуару направляюсь к ожидающей фигуре Зика.
Через четыре секунды я сажусь рядом с ним. Такое приятное тепло.
— Куда мы едем?
Он стучит по рулю.
— Куда ты хочешь поехать? Решать тебе.
Я в нерешительности прикусываю нижнюю губу. Я помню, как делилась с ним списком, помню, как он все отбраковывал, когда мы пытались выяснить, какие игровые свидания будут веселыми для Саммер и Кайла.
Тем не менее, есть одна вещь, которую я всегда хотела сделать... и, возможно, он захочет сделать это со мной сегодня вечером, так как в первую очередь это была его идея.
И он сказал мне, что я могу выбрать.
Поэтому я иду на это.
— Знаешь, что было бы по-настоящему весело?
Его двигатель набирает обороты, очевидно, ожидая, когда я пристегнусь.
— Что?
— Я хочу рисовать керамику.
Голова Зика ударяется о спинку сиденья, большая ладонь расчесывает мокрые волосы цвета оникса.
— Пожалуйста, не делай этого со мной.
— Это не будет ужасно. Кроме того, ты сказал, что мне решать, и я выбрала именно это, рисовать керамику. — Хихикаю я.
— Ладно.
— Ты знаешь, где это?
У знака «стоп» он поворачивает налево, в сторону центра.
— Да, я знаю, где это.
— Ты знаешь? Откуда?
— Мой сосед-идиот по дому и его девушка ходили туда на одно из своих свиданий. Я должен был забрать дерьмо для них.
— О! Это хорошо.
— Если хочешь сказать, что это мило, то валяй.
— Я никогда не делала этого раньше, так что я очень взволнована. Я прикинула, что у меня есть двадцать баксов, так что…
— Нет.
— Нет?
— Я заплачу.
— Ты уверен?
Отлично, теперь он раздражен.
— Я пригласил тебя, я плачу.
— Ладно, но только если…
— Вайолет, моя мама может отсутствовать, но она всегда следит за тем, чтобы я вел себя как джентльмен, когда она рядом.
Думаю, больше нечего сказать, кроме:
— Спасибо, Зик.
Это много значит для меня, больше, чем он думает.
Он может думать, что это простая ночь в месте, куда он может позволить себе взять меня, но для меня это намного больше. Я почти никогда не позволяю себе ничего легкомысленного, каждый пенни, который я зарабатываю, идет на книги, обучение и жилье.
Их просто никогда не бывает достаточно, чтобы тратить на... такие вещи. Я не часто хожу в бары, потому что тратить десять долларов на выпивку, это деньги, которыми я могу заплатить за аренду или купить продукты.
Конечно, я этого не говорю, потому что такой парень не поймет. Зик Дэниелс не выглядит так, будто он пробивался хоть один день в своей привилегированной жизни. Я не виню его за это; это просто мое наблюдение. Он не может не иметь родителей, способных содержать его, так же, как и я не могу… нет.
Я ерзаю в кресле.
— Дерьмо, — его взгляд темнеет, скользит вверх и вниз по моему телу. – Ты уже что-нибудь ела?
— Нет, но... думаю, там можно поесть. Может, бутерброды?
Он хрюкает.
Я сдерживаю улыбку, пряча ее за воротником зимней куртки. Остальную часть пути до гончарного магазина смотрю в окно, чтобы он не заметил мою улыбку.
— К твоему сведению, — говорит Зик, когда мы входим в здании, — мы не будем расписывать парные вещи. Никаких кружек с сердечками и прочим дерьмом, поняла?
Кружки с сердечками и прочим дерьмом? О чем он вообще говорит?
— Поняла.
— И никакой праздничной ерунды. Ты ни за что не заставишь меня рисовать на тарелке тыкву или холли джолли Санта Клауса.
— Что я не заставляю тебя рисовать?
— Холли Джолли Сан.., — он видит, что я ухмыляюсь. – Черт возьми, Вайолет!
— Рисуй, что хочешь. Я собираюсь проверить тарелки и чашки.
Он плетется за мной.
Я снимаю керамический кувшин с деревянной полки и поднимаю его.
— Так что же мне делать с этим?
— Ничего.
— Я могла бы поставить туда цветы или налить сок, если бы у меня были гости. — Я поставил его на место. — Хммм.
В нескольких футах внизу Зик берет с полки рюмку.