— На этой неделе у нас выездная встреча, но наш следующий матч дома. Ты собираешься подбодрить своего мальчика?
— Зачем твоему репетитору приходить на наши соревнования по борьбе? — Рекс выглядит смущенным.
Оз так громко и протяжно вздыхает, что несколько человек оборачиваются и смотрят на нас.
— Гандерсон, постарайся не отставать. Они встречаются.
— Мы не встречаемся. — Не совсем. Поспешное отрицание слетает с моего языка. С моих губ.
Я говорю мелочно и по-детски, и перевожу взгляд на блокнот передо мной, глаза сосредоточены на абзацах, которые я написал всего несколько часов назад. Я отказываюсь встречаться взглядом с обиженными карими глазами Вайолет, которая стоит у стола, выпрямив спину и напряженно прислушиваясь к разговору. Ждет, что я ей что-нибудь скажу.
Только теперь я слишком зол, чтобы что-то делать, кроме как сидеть здесь, кипя от злости.
— Вау. — Рекс бросает на Вайолет косой взгляд. — Он такой же большой член, когда ты учишь?
Почему он так со мной поступают?
Ой! Я кажется понимаю: это потому, что я такая задница с Джеймсон. Ну, вот фиг ему, потому что я не поддамся на его приманку. Я не собираюсь терять самообладание. Ни за что. Пусть ткнет пальцем в осиное гнездо и посмотрит, чем все закончится.
Я скрещиваю руки на груди, от меня идет пар.
— Ты, Вайолет, должно быть, святая, — поддразнивает ее Оз. — Даже его друзья терпеть его не могут, а ты добровольно проводишь с ним время.
Даже друзья его терпеть не могут?
— Что это за чертовы издевки?
— Это были не издевки, — невозмутимо отвечает он. — Это факт.
— Ты такой придурок.
— Может быть, но это не я сижу здесь, игнорируя свою девушку, которая является «другом» или как ты это называешь. Это ты.
Я понимаю, что все еще игнорирую Вайолет, которая стоит у стола с озадаченным видом. Может быть, даже немного обиженным.
Боже, я придурок.
Я знаю это.
Но я не могу остановиться. Я не могу взять свои слова обратно, не перед своими друзьями. Будь я проклят, если извинюсь перед ней рядом с ними. На самом деле, я не помню ни одного случая, когда бы я извинялся перед ними за свое плохое поведение. Ни одного проклятого раза.
Оз переводит взгляд на Вайолет и виновато улыбается.
— Сожалею.
Ее карие глаза смотрят на меня не мигая.
— Зик, мы все еще занимаемся позже? — Ее голос тверд.
— Нет. Мы закончили.
Ее голова неторопливо покачивается вверх-вниз, глаза сузились совсем не так, как обычно.
— Поняла.
Нет, она не понимает.
Вайолет требуется несколько секунд, чтобы собраться с мыслями и заговорить снова. Когда она это делает, слова выходят с запинками и невнятно.
— Я-я ... — глубокий вдох. — П-приятно было повидаться, ребята. У м-меня есть работа, т-так что... я-я должна...
— Увидимся. — Выдавливаю я, изображая скуку, но желая взять слова обратно.
«Не слушай меня, мать твою!» — хочется крикнуть мне. «Я бестолковый идиот!»
Мне должно быть стыдно за себя.
Мне не следует позволять ей уйти; она крутится на каблуках, подошвы ее поношенных коричневых ботинок нуждаются в замене так же, как и кроссовки Кайла.
Мы смотрим, как она быстро уходит, словно испуганный кролик. Ее бедро ударяется о стол в нескольких футах от меня, и я вздрагиваю, когда она потирает бок, огибает угол и исчезает в задней комнате. Я отмечаю: кабинет номер четыре.
— Ничего себе — Рекс заполняет тишину. — Чувак…
— Ты действительно бессердечный ублюдок, — заканчивает за него Оз, отодвигаясь от стола, чтобы встать. Он шуршит своим дерьмом, бросает ноутбук и книги в рюкзак, громко щелкая металлической застежкой. Его рука поднимается, указывая на кабинет номер четыре. — Ты собираешься просто сидеть здесь? Или ты пойдешь за ней и будешь умолять простить твою глупую задницу?
— Подожди, Оззи, ты куда? — В голосе Гандерсона слышится замешательство.
— Ухожу. Я не могу сидеть здесь и смотреть, как он самоуничтожается. Чувак нуждается в одиночестве, чтобы подумать о том, что это был чертовски плохой ход. — Он взваливает сумку на широкое плечо. — Ты поступишь мудро, если пойдешь со мной, Рекс. Оставь его в покое, в его жалкой компании. Очевидно, этого бедолага и хочет.
Бедолага? Бедолага? Он что, британец?
— Что за бедолага? — Рекс встает, собирая свое барахло.
Отлично. Кому они нужны?
— Это еще один способ сказать: «извини меня тупого засранца».
— Неужели? — Рекс, кажется, заинтригован. — Где ты это слышал?
Я слышу, как Оз пожимает плечами, их низкие голоса затихают, когда они уходят.
— Мы с Джеймс смотрели «Реальную любовь» в прошлые выходные…
Я сижу, глядя в сторону кабинета, в котором исчезла Вайолет, и хочу, чтобы они оба поторопились и ушли.
Так я смогу, наконец, последовать за ней.
Вайолет
Я успеваю дойти до кабинета, прежде чем слезы застилают мне глаза, словно прорванная плотина. Я вытираю их дрожащей рукой, сердито вытирая собственные щеки.
— Глупо, глупо, глупо, — повторяю я, холодные руки обхватывают мои щеки, чтобы охладить их, чтобы спасти то самообладание, которое могло остаться внутри моего разбитого сердца, прежде чем я вернусь и закончу свою смену.
Как неловко.
Почему он так поступил со мной?
Что с ним не так?
Я не понимаю.
Из всех людей в этом мире, к которым можно испытывать чувства, почему именно он и его глупая гордость?
Внезапно я вижу то, что все уже знали: Зик Дэниелс – бессердечный, хладнокровный придурок. Бессердечный – слишком мягкое слово что бы описает его отношение ко мне. Холодное, непроницаемое выражение лица, он даже не мог смотреть мне в глаза, трус.
Что ж, ирония в том, что я думала…
Я смахиваю рукавом еще одну слезу.
Браслеты на моем запястье звенят, недружелюбно напоминая об удивительном вечере, который у нас был. Я изо всех сил стаскиваю с руки дурацкий браслет с подсолнухом, дергаю его, слезы все еще слепят глаза.
Придурок.
Я тяну.
Придурок.
Тяну снова и снова.
Придурок, придурок, придурок.
Резкий стук в дверь заставляет мой позвоночник напрячься. Лицо Зика появляется в узком проеме кабинета, дверная ручка поворачивается, когда он протискивается в маленькое квадратное пространство, не дожидаясь, пока я приглашу его войти.
Грубиян.
— Чего ты хочешь? Я занята.
Очевидно, я ничего не делаю, только плачу и стаскиваю с запястья его дурацкий красивый браслет, и он это знает. Он осторожно входит и останавливается по другую сторону длинного деревянного стола. Его толстые руки складываются на груди.
— Вайолет.
Я надменно вздергиваю подбородок, проводя пальцами по щекам.
— Я спрашиваю: чего ты хочешь, Зик?
— Я... черт, я не знаю.
— Конечно. — Сарказм в моем голосе трудно скрыть.
Впервые в жизни я стараюсь говорить стервозным тоном, мысленно похлопывая себя по спине. Я отворачиваюсь к стене, чтобы не видеть его красивого лица — того, которое еще две минуты назад было таким бесчувственным и бесстрастным.
— Мы все знаем, что я засранец, хорошо?
— Нет. Вообще-то, это не хорошо.
Тишина.
— Чего ты от меня хочешь, Вайолет?
Он серьезно?
— Что ты имеешь в виду, что я хочу от тебя? Я ничего не хочу! Почему мы не можем просто быть? — С этими словами я поворачиваюсь к нему лицом.
Да что, черт возьми, с тобой не так! Я мечтаю закричать на него, встать перед его лицом, так что бы он слышал меня. Действительно слышал меня.
Вместо этого я понижаю голос, тщательно подбирая каждое слово.
— Почему ты все время злишься, Зик? — Я делаю паузу. — Боже мой, ты даже не можешь справиться со своими друзьями, дразнящими тебя.
— Я облажался. Что ты хочешь от меня услышать?
— Я хочу, чтобы ты был хорошим другом, но ты не можешь даже этого сделать, не так ли?
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, это было необходимо? — Я указываю на дверь. — Ты мог бы, по крайней мере, сказать им, что мы друзья; они называли меня твоим репетитором.
— Я понимаю.
— Тогда почему ты ничего не сказал?
— Потому что.
— Этого недостаточно.
— А чего ты ожидала? Господи, сколько раз я должен повторять, что я такой засранец! Прежде, чем ты начнешь в это верить? Не все хорошие и добрые. Некоторые из нас злые. Некоторые из нас недостаточно внимательны, чтобы попробовать. Прекрати попытки сделать меня лучше!