Я смотрю, как ее тонкие руки раскладывают перед нами письменные принадлежности. На бледных пальцах три тонких блестящих золотых кольца.
Она закатывает рукава рубашки до локтей, обнажая запястья с браслетами в тон. Я быстро считаю до четырех, каждая с маленьким болтающимся талисманом, металл звенит на деревянной столешнице, когда ее запястье касается поверхности.
Это чертовски раздражает.
Я перефокусируюсь и доношу свое послание.
— Эти вещи все время будут шуметь?
— Какие вещи?
Я устремляю холодный взгляд на ее запястье и поднимаю брови.
— Мои браслеты? Они тебя беспокоят?
— Да.
— П-прости.
Она стаскивает их один за другим, и отставляет их в сторону, на ее небольшую стопку книг. Они блестят под настольной лампой.
Я снова въедаюсь.
— Я терпеть не могу людей, на которых нельзя положиться. Ты понимаешь это?
— Н-нет. Уверяю, я не так уж ненадежна.
— Ты подвела меня на нашем первом занятии. Если это не так уж ненадежно, как ты это называешь?
Вайолет задумалась.
— Я бы назвала это... — она откашливается. — Я бы назвала это страхом. Я ... боялась помочь тебе.
Боялась? Я фыркаю, на самом деле фыркаю носом.
— Почему?
— Почему? — эхом отзывается она.
— Да, Вайолет, почему? Господи, почему ты боялась помочь мне? Я не собирался ничего с тобой делать.
Ее глаза расширяются, и она пытается оставаться профессиональной, оставаться спокойной, но она нервничает, я вижу это по ее глазам. Она принимает решение и выпрямляется в кресле.
— М-мы не с того начали, и за это я... прости.
— Ладно. — Я достаю свой телефон, чтобы проверить время и уведомления Snapchat (Мобильное приложение обмена сообщениями с прикреплёнными фото и видео). — Мы можем использовать оставшееся время по максимуму? Я проваливаю биологию и мне нужна эта работа, чтобы поднять мою оценку.
Короткий кивок.
— Да, извини.
Это еще одна вещь, которая меня раздражает.
— Прекрати это повторять.
— Что повторять?
— Извини. Прекрати извиняться за все, Боже.
— Про... — Вайолет прикусывает нижнюю губу, нервный смешок невольно срывается с ее губ. — Черт, я-я чуть не сделала это снова.
Затем.
Она улыбается.
Мои глаза, черт бы их побрал, останавливаются на этих изогнутых блестящих губах, пока она пытается не улыбаться мне. Показываются блестящие белые зубы. В уголках больших невинных глаз лани появляются морщинки.
Она как сказочная картинка. Как фея.
Такая милая, что меня чуть не стошнило.
Я смотрю на ее руки, аккуратно сложенные на столе, пальцы сжимают бумагу для принтера, мою бумагу, ее ногти коротко подстрижены и выкрашены в светло-лавандовый цвет. На одном из ногтей блестки. Это длинные и тонкие пальцы, подходящие для кого-то настолько маленького, и я понятия не имею, почему я вообще смотрю на них.
Бледная кожа. Безупречная.
Без шрамов.
Без татуировок.
Тем не менее, я вижу, на что эти руки способные, когда они кладут бумагу и берут карандаш со стола. Крепкие руки. Наверное, очень трудолюбивые.
— В качестве предупреждения — я, наверное, повторю это снова, — робко признается она, как будто не может не указать на свои недостатки. — Я часто это делаю. Я не думаю, что смогу удержаться рядом с тобой.
Карандаш в руке парит над листом бумаги с моим именем и информацией на нем.
— Может быть, мне стоит выпустить всех Прости, прежде чем мы начнем?
Выпустить всех Прости?
Господи Иисусе, что это за телка?
— Давай, валяй, — бурчу я, откидываясь на спинку стула и балансируя на задних ножках, скрестив руки на груди, пока Вайолет делает глубокий вдох. — Давай. Выпусти их.
— ПростиПростиПростиПрости — выдыхает она одним долгим вздохом. Потом: — Фух! Это было здорово!
Даже я, с моей твердой задницей, должен признать, что это было чертовски мило; я почти улыбаюсь.
Почти.
— В любом случае, приношу свои извинения за то, что было ранее. Надеюсь, мы сможем начать все сначала.
— Да, неважно.
— Отлично. Хорошо. Теперь, когда с этим покончено. — Она откашливается и продолжает с видом деловитости: Она более уверенна. — Думаю, нам пора начинать. У нас есть, — она оглядывается на часы, прикрепленные к стене, — примерно пятьдесят минут, плюс-минус. Если, конечно, ты не хочешь работать допоздна?
Ни в коем случае я не останусь здесь дольше, чем нужно.
Мое «нет» выходит резче, чем предполагалось.
И вот так просто её удовольствие исчезает.
Губы Вайолет приоткрываются, и она тихо произносит:
— Я понимаю, — прежде чем заправить прядь волос за уши.
Ее пальцы перебирают бумаги перед собой, и она складывает правый край, беспокойно проводя ногтем по складке, ковыряя его.
— Хорошо. Так почему бы тебе не сказать мне, на чем ты застрял и с чем тебе нужна помощь.
Вместо того чтобы сказать ей об этом, я открываю папку, вынимаю свои заметки и проспект проекта, с которыми я боролся, и протягиваю ей через гладкую поверхность стола.
Пока она читает, я открываю учебник.
Мой указательный палец пробегает по странице, останавливаясь на абзаце, который я выделил оранжевым маркером, том самом абзаце, который мне приходилось читать и перечитывать по меньшей мере дюжину раз, потому что я не могу понять, как я должен писать статью, основываясь на той небольшой информации, которую я нашел.
Нет адекватной информации для написания информированной статьи по моей теме, а моя оценка зависит от этого эссе.
Вайолет просматривает проспект, недоуменно нахмурив брови.
— Ты выбрал тему?
— Да.
Я листаю открытую папку, выуживаю и протягиваю ей еще один листок с записями от руки. Она берет его, читает и поднимает глаза.
— Ты пишешь об этом статью?
— А что не так? – ухмыляюсь я.
Она читает бумагу.
— «Б-биологические и генетические, в противовес с моральными последствия рождения ребенка у двоюродных брата и сестры»?— Пауза. — Хм... — она садиться прямо в своем кресле.
— Умно, не правда ли? — Я и сам вполне доволен.
Вайолет краснеет.
— К-какие у тебя вопросы по этому поводу?
— Наверное, мне трудно найти факты, подтверждающие мою точку зрения.
Она колеблется, морщит нос.
— Такие факты, как...э-э ... многофакторные расстройства?
Мои брови удивленно поднимаются. По-видимому, маленькая заикающаяся тихоня действительно шарит в своём биологическом дерьме.
— Многофакторные расстройства, — повторяю я. — Так вот как это называется, когда ребенок физически измучен траханьем родителей?
Вздрагивание. Румянец.
—Б-больше похоже на хромосомные дефекты, но, полагаю, ты это имеешь в виду.
— Так и как же мне изложить это в письменном виде?
— Ты вообще гуглил эту тему?
Пфф. Она что, считает меня идиотом?
— Конечно.
Теперь она вся в рабочем процессе.
— Какие ключевые слова ты использовал при поиске?
— Инцест, секс с кузенами, эмбриональный алкогольный синдром. — Слова слетают с кончика моего языка, и, судя по выражению ее лица, она не впечатлена. — Что это за ужас? Почему у тебя все лицо красное? Разве это не точные описания?
— Это ужасные ключевые слова.
— Слушай, мне действительно насрать, если кто-то трахает свою кузину. Я просто вытащил тему из задницы ради того, чтобы закончить эссе, и не хотел скучать до слез, написав его. Итак, можем ли мы опустить всю шокирующую девственниц рутину и двигаться дальше?
Я стучу по столу концом ручки.
—Т-ты абсолютно... — пауза. — Ты уверен, что хочешь продолжить исследование этого вопроса? — В голосе Вайолет слышится неуверенность. Ее бледные брови изогнуты, нижняя губа задумчиво выпячена.
— Что? Эта тема тебя смущает?
— Нет.
— Отлично, потому что сомневаюсь, что у тебя есть лучшее предложение.
Она прикусывает нижнюю губу.
—Н-ну, на вскидку не скажу, но я уверена, что, приложив немного усилий, мы вместе могли бы придумать.
Она выглядит такой обнадеженной и смехотворно наивной.
— Вместе? — Ради всего святого.— Ну разве ты не прелесть?— нахмурился я, потому что, честно говоря, я ненавижу все в этом разговоре. Быть здесь с ней. Нуждаться в репетиторе. Мысль о сотрудничестве с ней?
Маленькая, милая, заикающаяся Вайолет и я?
Нет.
Смешно в своей абсурдности.
Я бы не выбрал ее для помощи и за миллион гребаных лет.
Я хочу закончить работу, а не писать любовные поэмы науке и биологии.
Но есть кое-что, что меня интересует.