Все еще держа в руке тяжелую кружку, она тихо ставит ее на стол. Стоит прямо, как шомпол. С фальшивой улыбкой.
— Я-я как раз с-собиралась уходить. — Вытирает руки о штаны. — Было п-приятно познакомиться.
Господи, заикание — моя чертова вина.
— Тебе не обязательно уходить! — начинает Джеймсон со своим особым видом нытья, когда Вайолет неуклюже проходит мимо, задевая рукавом мою руку. — Не слушай Зика, он ворчливый старый медведь.
Тем не менее они пропускают Вайолет.
— Дерьмо. Подожди секунду! — Я следую за ней до самой гостиной, подняв руки ладонями вверх и умоляя. — Что мне делать с Кайлом?
Она засовывает свои маленькие ножки в черные Чак Тейлоры, подставляя мне спину.
— Он спит, Зик. Все будет хорошо.
Все чувствуют себя неловко, предоставляя нам больше пространства, и я ожидаю, что один из них скажет что-то странное. Вместо этого они все выглядят разочарованными.
Ну, они скоро станут еще более чертовски отвратительными, потому что у меня нет никакого романтического интереса к Вайолет. Неужели они всерьез думают, что я трахну такую цыпочку и позволю ей слоняться по дому? У нее в центре ее проклятого лба отпечатано долгосрочные обязательства.
Мой вкус в женщинах прост: секс на одну ночь. Не те, кого приводят домой к родителям.
Женщины с темными волосами.
Голубыми глазами.
Доступные.
Дверь открывается, и Вайолет спускается на крыльцо, пар от её дыхания устремляется в темноту. Я спешу включить свет – не хочу, чтобы она споткнулась и убилась о камень или что-то еще.
— Эй, спасибо, что пришла так быстро.
Я открываю дверь ногой, опираясь на косяк.
Она поднимает ладонь в знак согласия, но продолжает идти по тротуару. Старый коричневый седан, которому, должно быть, не меньше десяти лет, припаркован у обочины, и я слышу, как звенят в темноте ее ключи.
Джеймсон хватает с крючка куртку Вайолет, проходит мимо меня и толкает локтем мне в живот, прежде чем погнаться за ней в темный двор.
— Иии... — Оз с трудом сдерживается, чтобы не вмешаться. — Что, черт возьми, все это значит и кто такой Кайл?
Эллиот покинул комнату.
— Кайл ребенок, за которым я наблюдаю. Он спит в моей спальне. — Оз открывает рот, чтобы что-то сказать, но я резко останавливаю его: — Не спрашивай.
— Но…
— Да заткнись ты наконец, Оз!
Отчасти это его вина.
— Ты же знаешь, я не могу этого сделать. — Он идет на кухню, берет горячий шоколад Вайолет и отхлебывает из кружки. — Вау, это хорошо. Заставляет меня чувствовать, что я весь таю внутри.
Господи, только не это.
В одной руке он держит кружку, а другой опирается на стойку. Снова поднимает кружку и, прищурившись, рассматривает ее.
— Ты же не думаешь, что у девочки есть какие-либо заболевания, передающиеся половым путем? До того, как я попробую это какао?
Он прекрасно знает, как ее зовут, и прекрасно знает, что у нее нет венерических заболеваний.
Я практически рычу.
— Ты, блядь, серьезно?
Он отхлебывает из чашки.
— Как сердечный приступ. – Громко выдыхает: — Аааа, это дерьмо хорошо. Дорого, но хорошо.
— У нее нет никаких венерических заболеваний, почему ты так говоришь? И ее зовут Вайолет.
Он выгибает бровь.
— Я просто обращаюсь с ней, как со всеми остальными случайностями, которых ты приводишь домой. Не стоит так нервничать из-за ерунды. Это справедливый вопрос.
Нет, это не так, и он это знает. И он знает, что она совсем не похожа на случайных цыпочек, которых я иногда привожу домой. Ничем.
— Она не такая ... если ты не понял.
Снова прихлебывание.
— У меня не было возможности сделать справедливую оценку, ты буквально вытолкал ее за дверь на холод через десять секунд после того, как мы вернулись домой. — Снова прихлебывание. — Держу пари, она сейчас рыдает.
— Пожалуйста, я очень сомневаюсь в этом.
— Чувак, она заикалась. Что, черт возьми, ты с ней делал? Она была вне себя.
Что, черт возьми, я с ней делал? Вместо того, чтобы защищаться перед Себастьяном Осборном, я закатываю глаза.
— Она всегда заикается.
Его глаза становятся огромными.
— Что значит всегда заикается? — Он понижает голос до шепота. — Она что, глухая?
— Нет, придурок, она не глухая! Господи Иисусе, что это за вопрос? Не будь мудаком.
Его руки поднимаются в жесте капитуляции.
— Эй, я просто спросил. Я имею в виду, ты не можешь просто сказать, что кто-то заикается, и не ожидать, что за этим не последует множество вопросов.