Ее глаза — эти чертовы невинные глаза — делают эту странную поднятую к верху штуку, ее ресницы, черные как смоль на фоне белоснежной кожи, трепещут и задевают веки.
Они выглядят огромными.
Они выглядят эйфорически. Как будто мои великодушные поступки — это ее наркотик, как будто добрые слова способны поднять ей настроение.
Губы Вайолет дергаются, в уголке ее рта появляется крошечная ямочка, когда они произносят слова:
— Ладно. Окей.
— Не делай из этого больше, чем есть, — невозмутимо говорю я.
— Я ничего не делаю, — лжет она.
— Да, делаешь. Не романтизируй меня как человека, которому не все равно. Потому что это не так.
— Я знаю, что не так.
Я искоса смотрю на нее, пока мы пробираемся сквозь толпу между банкетными столами, моя рука нащупывает ее поясницу, когда я веду ее вперед.
Мой взгляд опускается к ее упругой попке.
— Да, черт возьми, — возражаю я, задерживая пальцы на бархатистой ткани ее платья. — Нет ничего благородного в том, что я покупаю билеты какому-то странному ребенку, чтобы посмотреть несколько матчей по борьбе.
— Поняла. Не нужно меня убеждать. — Вайолет встряхивает волосами, и они водопадом падают ей на спину.
— Я не собираюсь с тобой спорить, — настаиваю я.
— Я не спорю. — Ее тихий смех плывет ко мне, веселый, как будто она не боится вывести меня из себя, продолжая не соглашаться.
Почему я не могу оставить эту тему?
— Ты ведешь себя неразумно.
Мы подходим к столу, и прежде чем она успевает сделать это сама, я нахожу для нее стул и выдвигаю его. Она нежно смотрит на меня из-под ресниц.
— Спасибо тебе.
— Не за что, — ворчу я.
Вайолет
Я, наконец, начинаю понимать, что им движет.
Зик Дэниелс — загадка, сложный, с острыми краями и сострадательным внутренним миром, который он так хорошо скрывает, что никто не поверил бы в его существование, если бы не видел его сам.
Ну, теперь я вижу. Я наблюдаю за ним за столом, слушаю, как он неохотно просит своего тренера по борьбе об одолжении – не потому, что хочет, а потому, что обещал Брэндону попробовать.
И он это делает, он действительно идет до конца.
— Я ничего ему не гарантировал, — говорит он. — Но, если бы мне удалось раздобыть несколько — для него и... э-э... его друзей. Это было бы хорошо, — его запинающиеся заявления забавляют его тренера, если судить по его ухмылке.
Он наслаждается дискомфортом Зика.
— Согласен, было бы неплохо получить им билеты. В какой школе он учится?
Зик неловко ерзает на стуле.
— Э-э, я не спрашивал.
Тренер откидывается на спинку кресла, скрещивает руки на груди и оценивает Зика. Я замечаю, что он часто так делает — наблюдает и вычисляет, прежде чем отвечать на что-либо.
В тренере нет ничего импульсивного.
Оба мужчины постоянно возятся с их галстуками. С тех пор как мы сели, Зик трижды ослаблял хватку. Его тренер? Дважды.
— Хм, — говорит мужчина, почесывая щетину на подбородке. — Было бы неплохо узнать название его школы, мы могли бы пригласить всю команду на встречу.
— П-почему бы не узнать? — Перебиваю я с заиканием.
Дерьмо!
— Брэндон в-вон там. Почему бы тебе просто не вернуться и не спросить его, где он учится?
Парень буквально в пятидесяти футах от нас, наблюдает за нашим столом, как ястреб. Как будто Зик и тренер — полубоги. В его кругу, вероятно, так и есть.
— Просто иди и сделай это, — шепчу я, нетерпеливо шипя сквозь зубы.
Зик смотрит на меня.
Практически рычит мое имя:
— Вайолет.
Очевидно, он не хочет вставать со стула, он ненавидит любые разговоры. Ненавидит разговаривать с людьми.
Краем глаза я вижу, как тренер наблюдает за нами, переводя взгляд с Зика на меня и обратно по мере развития нашей псевдо-борьбы за власть.
Зик настороженно смотрит на меня. Я вижу, что внутри него идет борьба, он не хочет сдаваться, но, черт возьми, должен вернуться к Брэндону и узнать, где он учится.
— Тьфу, — громко бормочет он, отталкиваясь от стола и отодвигая стул. — Господи!
Он задвигает его обратно, прежде чем направиться к гардеробу на другой стороне комнаты, и я наблюдаю, как он зигзагами пробирается сквозь толпу, пока не исчезает, возвращаясь ко входу в зал.
Я тихонько улыбаюсь сама себе, глядя себе на колени и не осмеливаясь поднять взглял.
Никто не сказал ни слова.