Мулмену спать не полагалось, а к Деону сон не шел. Жизнь была удивительна. Жизнь продолжалась, несмотря ни на что. Жизнь торжествовала перед лицом беды. Ему было необходимо с кем-то поделиться своей радостью.
Юго-восточный ветер совсем разбушевался за ночь. Деон слышал, как он бьет в боковую стену и в крышу. Он лежал без сна и слушал шум ветра. Ему вдруг захотелось туда — в объятия бури: плыть на маленькой яхте, бороться с румпелем, с жесткими непослушными парусами. И он поплотнее закутался в одеяло.
Раздался стук, и вслед за этим в комнату ворвался ветер — плохо задвинутый оконный шпингалет не выдержал напора воздушных масс. Деон спрыгнул с кровати, запутался в взвивающихся, бьющихся шторах, но успел закрыть окно, прежде чем стекло разлетелось вдребезги.
Шум разбудил Элизабет. Когда он снова лег, его нога коснулась ее ноги, теплой, с шелковистой кожей. Они лежали рядом, слушая рев бури за окном. Потом он нерешительно коснулся ее рукой. Она не отвела его руки.
Они обнялись. Их подхватила и унесла их собственная буря.
Едва они сели завтракать, как позвонил Питер Мурхед. Когда Деон положил трубку, Элизабет театрально вздохнула.
— Боже мой, неужели они не могут хоть на минуту оставить тебя в покое?
— У Питера возникли кое-какие трудности в главном корпусе, — терпеливо объяснил он. — А на его суждения я сейчас не очень полагаюсь.
Она понимающе посмотрела на него.
— Опять неприятности с женой?
— По-видимому.
На этот раз в ее вздохе было меньше театральности и больше сочувствия.
— Бедняга! Она же настоящая ведьма. Я тебе не рассказывала, что она говорила Молли Бреннан?
Он заставил себя терпеливо выслушать до конца всю историю, включавшую весьма пренебрежительное описание мужских качеств Питера. Он невольно рассмеялся. Бедный Питер. Каково это — быть связанным с женщиной, которая способна говорить о тебе такое?
— Я бы не стал пересказывать этого, — заметил он. — Молли слишком много болтает. — Он посмотрел на часы. — Пожалуй, я не буду завтракать. Мне надо взглянуть на больного, о котором сообщил Питер, а в детскую клинику я опаздывать не могу — у меня с утра операция.
Она вздохнула с прежней театральностью, разыгрывая роль страдалицы (и как подозревал Деон, получая от этого немалое удовольствие), безвинной мученицы, принесенной в жертву черному делу.
— Чтоб эта проклятая больница сгорела дотла!
В ее голосе он уловил легкий оттенок грусти. Возможно, Элизабет играла только отчасти.
— Ничего, дорогая, — сказал он. — Через месяц мы поедем в Австралию. И в конце поездки ты рада будешь видеть меня как можно реже.
Она фыркнула.
— Прекрасная перспектива. Ты с утра до ночи будешь пропадать на конгрессе. А Сидней не относится к числу моих любимых городов.
— Может быть, удастся выкроить еще недельку, — сказал он. — И мы съездим на север, посмотрим Большой Барьерный риф.
Она сразу загорелась.
— Вот было бы чудесно! Мы ведь там ни разу не были.
— Да, правда. — Теперь он был связан обещанием. Свободного времени у него не было, но, с другой стороны, Элизабет нуждалась в перемене обстановки. Ему придется найти время и на это. — Ну, так договорились. Я это устрою.
Они дружески попрощались. Пока он осторожно вел машину по крутым поворотам шоссе, его мысли были заняты женой и их браком. Все обернулось не так, как должно бы. Почему? Конечно, не по вине ее родных, с которыми они почти не виделись. Старый Меткаф опять уехал за океан, о чем Элизабет узнала случайно из газет. Семья собиралась раз в году для традиционной встречи рождества, и этим все исчерпывалось. Так в чем же причина? Что именно не так и когда это началось? Если вообще что-то не так.
Он тряхнул головой, пытаясь сосредоточиться.
Директор детской клиники был в послеоперационной палате — он вместе с супружеской четой, мужчиной и женщиной средних лет, стоял возле кровати Мариетт, и все трое явно чувствовали себя неловко. Деон кивнул им. Конечно, родители. А странно, что родители, как правило, не хотят встречаться с тем, кто будет оперировать их ребенка. Открыто проявлять свои чувства не в характере африканеров. Ему часто казалось, что они не испытывают к нему никакой благодарности.
Свои рыжие волосы и веснушки дочь унаследовала от отца. Пит Джуберт — ярый расист, «наш Лев», как опрометчиво выразился председатель одного политического митинга. И оппозиционная пресса со злорадным восторгом поспешила указать, что «наши» львы вымерли сотни лет назад. Худое властное лицо на тощей шее. От него можно ждать любых неприятностей, решил Деон. Мать выглядела более привлекательно — полноватая женщина с добродушной, хотя и робкой, улыбкой. Муж и жена не спускали глаз с Деона. Но ван Рин даже не посмотрел в его сторону.