— Подайте слепому, сэр! — уверенно сказал он.
Филипп сразу же полез в карман, достал монетку и бросил в жестянку. Мальчик повернулся к Деону, и после некоторого колебания тот тоже достал монету.
Не поблагодарив, мальчик повернулся и дернул за руку слепого. Старик послушно поплелся за ним. Они брели между дубами, покровительствуемый за покровителем, и ни разу не оглянулись.
— Мошенничество, скорее всего, — сказал Деон. — Старик, наверное, получает пенсию. Если он вообще слепой.
Филипп смотрел, как фигуры становятся меньше. Они уже были там, где аллея кончалась и начинался город.
— Возможно. Но пенсии и на самое необходимое не хватает.
— Хватало бы, если бы они половину не пропивали, — упрямо сказал Деон.
Филипп проводил взглядом кружащийся в воздухе лист, а потом спросил:
— Деон, способен ли ты представить себе, что испытывает человек, которому абсолютно не для чего жить?
Деон неловко отвел глаза и промолчал.
— Я сам почти забыл это, пока снова не вернулся сюда, — закончил Филипп.
— Да-да, конечно, — торопливо сказал Деон. — Это ужасно. Вещи, которые правительство…
Филипп жестом остановил его.
— Погоди. Дай мне закончить. Дело не только в правительстве. Не только в законах и указах, А я в мироощущении. В убеждении, что, раз ты белый, значит, ты всегда прав. И прямо противоположное чувство — преуменьшение себя, если ты не белый. Через какое-то время почти начинаешь верить, что они действительно всегда правы.
Деон внимательно вглядывался в него, пока он говорил. За эти три месяца Филипп изменился. «Преуменьшение себя», — сказал Филипп. Это были точные слова. Его невозмутимость, его уверенность в себе уменьшились, были подорваны. Неужели все действительно так плохо? — подумал он в смятении. И мы настолько дурны, что способны исковеркать такого человека?
Филипп как поднял ладонь, не дав договорить Деону, так и не опускал ее. Теперь он в отчаянии взмахнул рукой.
— А, какого черта! Я же говорил тебе о работе, которой хотел бы заняться.
— Погоди, — волнуясь сказал Деон. — Послушай! Ты не должен забывать, что белых преследует страх. И естественно, они пытаются как-то придать себе уверенности. И тот, кто подвергает эту уверенность сомнению, опасен им. Понимаешь? Ты понимаешь?
Губы Филиппа скривились в усмешке.
— Теоретически. На практике это несколько… Но к чему весь этот разговор? Ты можешь мне что-нибудь посоветовать насчет субсидии?
Деон кивнул, все еще занятый мыслью, которую ему не дали закончить.
— Конечно. Я сделаю все, что смогу. Чем конкретно ты занимаешься?
— Ну, в основе — риск, связанный с изучением генетического материала вне организма. Помещение его в пробирки и чашки Петри, возможно, изменяет заложенную в нем информацию. Мы хотим установить, так это или нет.
— Каким образом?
— В Торонто мы ведем довольно сложные исследования. А тут я бы поставил относительно простые эксперименты — оплодотворение яйцеклетки в пробирке и наблюдение в лабораторных условиях за первыми стадиями развития зародыша.
— Понимаю. С тем, чтобы выявить у зародыша аномалии развития?
— Совершенно верно. В одной серии мы будем изучать их на самой ранней стадия развития, еще в питательной среде. В другой — помещать зародыш в матку подопытного животного и проверять более поздние стадии.
— Ого! Работы это потребует дьявольской. Так сколько денег тебе нужно?
— Не так уж и много, если не считать электронного микроскопа. Они, как тебе известно, стоят тысячи. Думаю, что купить его нам вряд ли удастся, но если бы получить разрешение пользоваться уже установленным…
— Кафедра патологии как раз приобрела электронный микроскоп. Ты же знаком с профессором Мартином? Он, конечно, будет рад помочь. Что еще?
— Место, где содержать подопытных животных. И всякие другие мелочи.
Деон энергично хлопнул себя по коленям и поднялся. Он вновь ощутил решимость и уверенность в себе. Утренняя стычка с профессором Снайменом все еще беспокоила его, но он отогнал воспоминания о ней.
— Слушай, — сказал он. — Приготовь список всего, что тебе нужно, и давай составим смету. Я берусь раздобыть эти деньги.