Они зафиксировали голову, на этот раз в более естественном положении, и, сгорая от нетерпения, ждали, чтобы теплая кровь, подаваемая насосом, пробудила головной мозг. И снова, едва подача наркоза прекратилась, ожили обе головы.
Снаймен был просто вне себя от возбуждения.
— Это надо снять! — крикнул он. — Нам необходимы фотографии. Позовите фотографа, пусть принесет заодно и кинокамеру. Мы сделаем из этой шутки такой фильм!
Собака быстро оправилась от действия наркоза. Робби сиял ее со стола, и она неуверенно побрела по лаборатория. Кто-то привес из буфета блюдечко с молоком и поставил на пол. Обе головы начали лакать молоко.
— Сфотографируйте это! — приказал Снаймен фотографу. Он похлопал Деона по плечу и радостно засмеялся. — Каково, а? Это уже нечто. У вас есть записи первого эксперимента?
— Да.
— Как-нибудь дайте их мне, я бы хотел с ними ознакомиться.
В конце недели он вызвал Деона к себе в кабинет. Он казался растерянным и все время что-то поправлял у себя на столе: переставлял календарь, чернильницу, диктофон и стаканчик с карандашами, отодвинул бювар сначала в одну сторону, потом в другую.
— Эта двухголовая собака… Она еще жива?
— Да, профессор. Мы провели ряд опытов, и можно с уверенностью сказать, что мозг да и обе головы функционируют нормально.
— Так-так. — Снаймен снова переложил бювар. — К сожалению, газеты каким-то образом пронюхали об этом. Донимали меня все утро. Даже из Нью-Йорка звонили.
— О черт! — Деон быстро прикинул. — Они захотят сфотографировать собаку. Надо запереть ее. Поставить охрану. Я распоряжусь, чтобы лаборанты следили, не появится ли кто-нибудь с камерой и…
— Да-да.
Теперь настала очередь фотографии — сначала она переехала влево, потом вправо.
— Мне кажется, нам придется сообщить им все подробности.
Деон с сомнением поглядел на него.
— Но разумно ли, сэр? Они ведь могут подать это совсем в другом свете.
Снаймен повелительным жестом заставил его замолчать.
— Я долго все взвешивал. И лучше нам самим полностью их информировать, чем допустить публикацию всякой сенсационной чуши.
— Да, пожалуй.
— Имея дело с прессой, лучше всего поступить именно так. — Он решительно поставил рамку под прямым углом к бювару. И прищурился поверх очков на Деона с какой-то хитрецой. — Я назначил на сегодня пресс-конференцию. В три часа, здесь, у меня. Разумеется, я хочу, чтобы присутствовали и вы, — поспешил добавить он со смешком. — Но репортеров вам лучше предоставить мне. У меня есть опыт общения с ними.
— Да, конечно. — И Деон невольно задумался над тем, каким образом эта новость могла просочиться в газеты?
— Отлично. Итак, в три часа.
Снаймен держался с репортерами крайне любезно, отпускал шуточки, улыбался фотографам и послушно поворачивался по их просьбе то так, то эдак под ослепительные вспышки. Он объявил об операции торжественным голосом, точно с церковной кафедры, и удовлетворенно кивал, прислушиваясь к удивленным возгласам.
— Да, господа, — сказал он. — Мне кажется, у меня есть основания сказать, что эта клиника вписала главу в историю медицины.
Деон и Робби были представлены репортерам, но мимоходом, так, словно они почти никакого отношения к эксперименту не имели. Нет, прямо ничего не было сказано, но вывод напрашивался сам собой: профессор Снаймен разработал методику пересадки головы одной собаки на туловище другой, а затем попробовал применить ее на практике в операционной, для чего, собственно; эта методика и была разработана.
Он восседал, купаясь в лучах славы, а Деон угрюмо наблюдал за происходящим и молчал.
Профессор Снаймен и его двухголовая собака прогремели на весь мир. Противники вивисекций писали гневные письма в газеты. Авторы передовиц рассуждали о нравственных, этических и научных последствиях, которые может иметь этот эксперимент, а один медицинский журнал объявил его знамением того дня, когда люди обретут своего рода бессмертие.
Ну, так, наверное, делается во всем мире, подумал Деон. Руководители повсюду присваивают плоды работы своих сотрудников. Уж очень велик соблазн.
Глава седьмая
В субботу утром позвонил Мулмен и опять сообщил:
— К сожалению, профессор, собака; которую мы оперировали вчера, сдохла. — Голос у него прервался. — Когда я вчера вечером ушел, все было прекрасно. Сегодня утром прихожу, а она лежит в клетке мертвая.
На линии явно был непорядок, и в трубке трещало. Но даже сквозь помехи он уловил, каким убитым голосом произнес все это молодой врач.