Деон засмеялся.
— Я вас понимаю. Возможно, в один прекрасный день я последую вашему примеру.
Господин Коултер снова кивнул.
— Когда мне что-нибудь нужно, я иду туда сам. Ноги меня еще хорошо носят.
На старости лет у него, вероятно, завелись причуды, подумал Деон. Хотя надо сказать, старик на удивление хорошо сохранился. На прогулке мне, пожалуй, за ним не угнаться.
И, чтобы переменить тему, спросил:
— Ну, а Триш? Патриция, хотел я сказать. Что она пишет?
— Как пишет? — проговорил старик подозрительно, и в его голосе послышалось раздражение. — Она ушла с малышом на море, — он бросил взгляд на миниатюрные каминные часы, по сторонам которых стояли фотографии Триш, — …всего полчаса назад.
И снова ощущение, что он сейчас задохнется.
— Она здесь?
— Конечно, — будничным тоном ответил старик. — А разве вы не знали? Понимаю. Так вот почему… — Он засмеялся, но тут же снова стал серьезным. — Она приехала побыть со мной, когда Мэри… ее мать умерла.
Деон кивнул.
— Да-да, конечно.
— А вы не знали? Она не писала вам о том, как чувствует себя мальчик?
— Нет. Но мне хотелось бы ее повидать.
Старик взглянул на него проницательно и чуть насмешливо, как иногда глядела Триш.
— Это не так трудно, — сухо сказал он. — Она всегда ходит на пляж с гротом. Он в том конце городка.
Теперь, когда может ее увидеть, хочет ли он этого? Еще не поздно вернуться. Во всяком случае, остановись и подумай. Чего он хочет, в конце концов? Чего добивается?
Они играли в песке за полосой водорослей, плавника и всякого мусора, которая отмечала высшую точку прилива. Триш с помощью детского ведерка делала куличи из песка, а мальчик тут же разрушал их, вереща от восторга.
Триш увидела его и медленно поднялась на ноги, отряхнув с юбки песок неторопливо и как-то застенчиво. Он шел к ним по пляжу, спотыкаясь в своих городских туфлях, а она смотрела на его лицо.
Мальчик поднял голову и сразу тревожно оглянулся на мать. Она улыбнулась ему, и он, успокоенный, вернулся к своей игре.
Деон подошел, и мгновение они оба молчали. На ее лице было точно тс же загадочное и чуть насмешливое выражение, которое он только что видел на фотографии в доме ее отца. И он понял, что Триш не позировала фотографу, а, наоборот, тот поймал ее обычное выражение. Но с тех дней он это выражение не запомнил.
— Здравствуй, Триш, — нерешительно произнес он.
— Здравствуй.
Спокойно принимая ситуацию, не спрашивая: «Откуда ты? Зачем ты приехал?»
— Как поживаешь?
— Хорошо.
— Я рад.
Они сидели рядом и смотрели, как мальчик возится в песке.
— А Джованни?
— Не лучше. Но к счастью, и не хуже. Во всяком случае, так мне сказали, когда я привезла его на обследование.
— Когда это было?
— Полтора месяца назад. Видишь ли, мама умерла. Вот почему я здесь.
— Знаю. Мне очень жаль, Триш.
Она не спросила, откуда он знает, и просто поблагодарила за участие, ласково и спокойно.
— Что же они сказали? Врачи, которые смотрели Джованни? Я полагаю, это было в Италии?
— Нет. Собственно говоря, я ездила в Англию. И в Лондоне показала его специалисту.
— А-а. — Он слегка обиделся. Она не поверила ему?
Она тотчас уловила его чувство, но тщеславие ее не трогало ни в себе, ни в других.
— Я должна была убедиться. Пока есть хоть какой-то шанс.
— И что он сказал, этот лондонский врач?
— То же, что и ты. Сужение трехстворчатого клапана, недоразвитость правого желудочка. И тоже рекомендовал обходное шунтирование. Но я ответила, что это недостаточно хорошо.
Он чуть было не рассказал ей все. У него уже готово было сорваться признание: «Я работаю над тем, что будет много лучше для твоего малыша», но он заставил себя сдержаться. Что это даст, если все-таки ничего не получится?
А где-то шевельнулась мысль, но он не стал ее продумывать, знал, что она не исчезнет, что ей нужен срок, чтобы оформиться и развиться (исходная клетка разделяется, образуя две клетки, которые со временем превратятся в великое множество). Но пока пусть, неосознанная, тусклая, эта мысль покоится, медленно обретая форму, там, в смутных глубинах подсознания.
Вместо этого он спросил:
— Ты долго еще тут пробудешь?
— Еще месяц, я думаю. Может быть, полтора. У отца сильный характер, и он выдержал. Но конечно, ему нелегко. Когда человеку под семьдесят…
Во всяком случае, месяц.
— Я бы хотел увидеться с тобой, — откровенно признался он. — Перед тем, как ты уедешь.
— Разумно ли это?