Теперь он знал, что нужно делать. Он знал, как исправить атрезию трехстворчатого клапана.
Утро началось хорошо, несмотря на скверную погоду. Словно в отместку за солнечную субботу, в воскресенье на рассвете зарядил холодный осенний дождь и продолжал моросить, почти не переставая.
Но Деон, спускаясь с горы счастливой дорогой, насвистывал в такт веселой песенке, льющейся из радиоприемника. Шоссе было скользким от дождя, и он ехал медленно и осторожно (он вспомнил, как чуть было не разбился в субботу, и у него похолодела спина), направляясь к детской больнице.
Там он сразу же погрузился в предоперационную рутину, и все-таки часть его сознания еще парила где-то, подобно птице, беспечной и свободной.
Вернувшись из Германуса, он сразу позвонил Мулмену, чтобы обсудить новую идею. Вчера они ее проверили, ж пока все как будто шло хорошо. Утром Мулмен позвонил, ликуя, и Деон, хотя старался говорить сдержанно, сам в глубине души не сомневался, что на этот раз должен выйти толк. Если они добьются, чтобы собака прожила четыре дня, можно будет радоваться — вероятно, методика подойдет и для людей.
Он все еще насвистывал (хотя теперь совсем тихо — надо же соблюдать декорум), бодро направляясь в операционную, где Робби должен был уже закончить первый этап операции. Еще одна хорошая примета: ему ассистирует Робби и анестезиологом сегодня Том Мортон-Браун. Они удивительно сработались.
Вчера они с Робби осмотрели племянницу Питера Мурхеда, маленькую ирландку Кэтлин. Девочка робела, и они пытались ее разговорить.
— Кто твой любимый герой? — спросил Робби.
— Джонни Осборн, — сказала она серьезно.
— Как! А я-то думал, твой любимый герой — я!
— Вы мой третий любимый герой.
— Вот как? А кто же второй?
Она уткнулась в подушку и показала на Деона.
— Он.
Робби упер руки в бока.
— Вот так всегда! Я куда красивей, но все девушки влюбляются в него!
Подушка задрожала от ее смеха.
Деон снова улыбнулся, прошел через дверь умывальной комнаты и встал за ширмой.
— Ну и как?
Робби ответил, не поднимая глаз:
— Хорошо. Через минуту можешь приступать.
Деон смотрел в открытую грудную полость на чрезвычайно увеличенное сердце Кэтлин, мысленно перебирая этапы операции, которую он разработал для устранения таких дефектов. Затем, все так же неколебимо уверенный в себе, вернулся в умывальную.
Подключение кровообращения девочки на машину прошло идеально, словно его уверенность передалась остальным. Он перетянул тесемки на катетерах и посмотрел поверх ширмы на анестезиолога.
— Давление?
Мортон-Браун бросил взгляд на манометры и на свой пульт.
— Все в порядке.
— Наполненная циркуляция, — сказал техник.
Робби взглянул на Деона, и кожа вокруг его глаз поверх маски собралась в морщинки.
— Второй любимый герой, — сказал он.
Деон повернулся к сестре.
— Скальпель.
Тонким лезвием он сделал разрез на стенке правого предсердия, затем ножницами расширил его по горизонтали. Завел два ретрактора под левый край разреза и передал их Гвидо Перино, второму ассистенту. Робби осушил полости, и теперь Деон заглянул внутрь сердца Кэтлин.
Заглянул и продолжал смотреть, как загипнотизированный. Через разрез в предсердии он видел полость желудочка! Створки клапана свисали с хорды, точно лоскутки кожи по краям рваной раны. Ничего подобного он еще никогда не видел.
Деон попросил анатомические пинцеты и развернул створки, но и теперь сердце Кэтлин не открыло ему своих загадок.
О черт!
Он поднял глаза. Робби со своего места не мот заглянуть в пустоту этого сердца и продолжал спокойно ассистировать.
— Черт возьми, Робби. Ничего не понимаю!
Идиоты кардиологи.
Деон снова нагнулся над открытой полостью грудной клетки. Снова раздвинул створки. С таким дефектом ему еще сталкиваться не приходилось. Не может быть. Но есть.
Он выпрямился, пытаясь осмыслить ситуацию. Нет, это невозможно. Он не знал, как приступить к исправлению всего этого.
Робби заметил его смятение и вытянул шею, чтобы заглянуть внутрь сердца. Деон отодвинулся.
— Посмотри и скажи, что это, по-твоему, такое?
Это был не его голос, а какой-то хриплый визг. Гвидо, продолжавший держать ретракторы, вздрогнул и чуть повернул голову.
Деон кашлянул.
— Это бог знает что! — Он в отчаянии развел руками. — По-моему, отсутствуют обе перегородки — между предсердиями и желудочками. Внутренние створки митрального и трехстворчатого, по-видимому, ни к чему не прикреплены. Это однокамерное сердце!