Франческа не помнила, как решила подняться и снова идти, но через некоторое время она осознала, что опять бредет по какой-то новой улице. Затем в темноте она споткнулась о бордюрный камень и, подняв глаза, увидела, что стоит перед домом Далли.
Холли Грейс, сидевшая за рулем «Ривьеры», свернула на подъездную дорогу и выключила зажигание. Было почти три часа утра. Далли, склонив голову, сидел на сиденье для пассажира, и, хотя глаза его были закрыты, Холли Грейс знала, что он не спит. Она вышла из машины и обошла ее, направляясь к дверце для пассажира. Опасаясь, что Далли может выпасть на землю, Холли Грейс начала медленно открывать дверцу, подпирая ее бедром. Далли не шелохнулся.
— Выбирайся, малыш, — сказала она, наклонившись и подергав его за руку. — Давай попробуем отвести тебя в дом.
Далли пробормотал в ответ что-то нечленораздельное и опустил одну ногу на землю.
— Ну вот, отлично, — ободрила его Холли Грейс. — Теперь выбирайся сам.
Далли встал и приобнял ее за плечи таким привычным в прежние времена движением. Какая-то часть Холли Грейс желала, чтобы он рухнул на землю и лежал там сложившись, словно старый аккордеон, но другая ее часть не позволила бы ему пропасть ни за что на свете, потому что Далли Бодин был человеком, которого она любила почти больше всех на свете. «Почти» — потому что человеком, которого она любила больше всех, была она сама. Этому научил ее Далли еще много лет назад.
Далли преподал ей много отличных уроков, которые сам так никогда и не смог усвоить.
Далли неожиданно отстранился от нее и начал обходить дом, направляясь к входной двери. Его походка была не совсем уверенной, но, учитывая количество выпитого, держался он молодцом. Холли Грейс некоторое время смотрела ему в спину. Прошло шесть лет, но Далли все еще не позволял Денни уйти из его жизни.
Холли Грейс успела обойти фасад дома вовремя — Далли уже начал взбираться на последнюю ступеньку крыльца веранды.
— Теперь можешь проваливать ко всем чертям, — произнес он спокойно.
— Я остаюсь, Далли. — Холли Грейс поднялась по ступенькам на веранду, затем сняла шляпу и бросила ее на вешалку.
— Уходи. Встретимся завтра, когда я приду в норму.
Слова он выговаривал отчетливее обычного — явный признак того, что он пьян. Холли Грейс села невдалеке и стала всматриваться в темноту, решаясь втянуть его в разговор.
— Знаешь, о чем я сегодня думала? — спросила она. — Я думала о том, как ты обычно ходил, усадив Денни себе на плечи, а тот орал, вцепившись тебе в волосы. А поскольку из пеленки беспрестанно капало, то на твоей тенниске сзади всегда оставалось мокрое пятно. Мне казалось это забавным: мой красавчик муж ходит в описанной ребенком тенниске. — Далли не отвечал. Холли Грейс немного помолчала и предприняла новую попытку:
— А помнишь, какую ужасную потасовку мы устроили в тот день, когда ты сходил с малышом в парикмахерскую и там ему остригли его детские кудряшки? Я запустила в тебя ковбойским романом, а потом мы занялись любовью прямо на полу в кухне… только ни один из нас не подметал там целую неделю, так что все то «Черио», что Денни выплевывал на пол, прилипло к моей спине, не говоря о некоторых других местах.
Далли вытянул ноги и положил голову на руки, упершись локтями в колени. Холли Грейс коснулась его руки, голос ее стал мягче:
— Вспоминай о том, что было хорошо, Далли. Прошло шесть лет. Забудь о плохом и думай только о хорошем.
— Мы были никудышные родители, Холли Грейс.
Она крепче сжала его руку.
— Нет, это не так! Мы любили Денни. Не было на свете малыша, которого любили бы больше. Помнишь, как мы брали его ночью к себе в постель, хотя все говорили, что разбалуем его?
Далли поднял глаза и сказал с горечью в голосе:
— Я помню лишь то, как мы уходили на всю ночь и оставляли его под присмотром какой-нибудь двенадцатилетней приходящей няньки. Или тащили его с собой — ставили его маленький пластиковый стульчик в углу одной из кабинок бара, кормили картофельными чипсами или наливали ему в бутылочку «Севен-ап», когда начинал плакать. Боже мой…
Холли Грейс вздрогнула и отпустила руку Далли:
— Нам не было даже девятнадцати, когда родился Денни. В сущности, мы и сами были детьми. Но мы делали все, что могли.
— Да-а? Не думаю, что от этого ему было лучше!
Она не обратила внимания на его вспышку. Ей в большей степени, чем Далли, удалось примириться со смертью Денни, хотя она все еще вынуждена была отводить взгляд, когда встречала женщину со светловолосым малышом на руках. 31 октября, канун Дня Всех Святых, был самым тяжелым временем для Далли, поскольку это был день смерти Денни, а для нее таким временем был день рождения сына. Она всматривалась в темноту, в очертания покрытого густой листвой ореха-пекана и вспоминала события того дня.
Хотя это была неделя экзаменов в университете и Далли надо было готовить письменную работу, он подбил нескольких фермеров провести турнир по гольфу, с тем чтобы на выигранные деньги они смогли купить детскую кроватку. Когда у Холли начали отходить воды, она побоялась ехать в больницу одна.
Одолжив у жившего по соседству с ними студента инженерного факультета старый «форд», поехала на турнир к Далли. Хотя она подложила под себя сложенное в несколько раз купальное полотенце, воды все равно просачивались на стенке.
Смотрителю площадки для гольфа понадобилось менее десяти минут, чтобы отыскать Далли и вернуться с ним к Холли Грейс.
Когда Далли увидел, что его жена стоит, прислонившись к автомобилю, в своем старом бумажном джемпере, покрытом мокрыми пятнами, он выскочил из электрокара и бросился ей навстречу.
— Ну ты даешь, Холли Грейс, — сказал он. — Я только что завел мяч восьмым номером на зеленую площадку, он остановился в нескольких дюймах от лунки. Ты что, не могла потерпеть еще чуть-чуть?
Он засмеялся и поднял ее на руки, не обращая внимания ни на мокрый джемпер, ни на все остальное. Он прижимал ее к своей груди, пока она не закричала от начавшихся схваток.
Вспоминая сейчас об этом, Холли Грейс почувствовала комок в горле.
— Денни был таким славным малышом, — прошептала она Далли. — Помнишь, как мы были напуганы, когда забирали его из больницы домой?
Далли ответил низким отрывистым голосом:
— У вас требуют лицензию, когда вы заводите собаку, и в то же время позволяют забрать ребенка из больницы, не задав ни единого вопроса.
Холли Грейс вскочила со ступеньки.
— Черт побери, Далли! Я хочу помянуть нашего малыша. Я хочу помянуть его с тобой сегодня ночью, а не слушать, как ты чернишь все, что было раньше.
Далли вдруг подался вперед, и голова его соскользнула с ладоней.
— Ты не должна была приходить. Ты знаешь, что со мной творится в это время года.
Холли Грейс положила ладонь на голову Далли, словно при крещении.
— Пусть Денни больше тебя не мучит.
— Как можно не мучиться, если убил его я?
— Я тоже знала о той крышке на резервуаре с водой.
— И говорила мне починить ее. — Он медленно поднялся, держась за перила веранды. — Ты мне дважды говорила, что там поломана петля и что соседские мальчишки все время стаскивают крышку и бросают туда камни. И это не ты оставалась с Денни в тот день. Это не ты должна была за ним присматривать.
— Далли, ты тогда занимался. Ты ведь не валялся мертвецки пьяный на полу кухни, когда он выскочил на улицу.
Холли Грейс закрыла глаза. Она не хотела думать о том, что тогда случилось: о своем двухлетнем малыше, ковыляющем через двор к тому резервуару, заглядывающем в него с безграничным любопытством. Теряющем равновесие. Падающем вниз. Ей не хотелось представлять, как крохотный мальчик борется в холодной воде за жизнь и плачет. О чем думал ее малыш в самом конце, когда все, что он мог видеть, — это кружок света высоко над головой? Думал ли он о своей маме, которая почему-то не спешила к нему, чтобы взять его на руки, или он думал о своем отце, который целовал его, тормошил и прижимал к себе так крепко, что мальчик начинал визжать? О чем думал малыш в тот последний миг, когда его крошечные легкие наполнялись водой?