— Ну, уж нет, — смеётся Матвей, — я сделаю ровно так, как ты скажешь!
— Матвей! — стонет Люба.
— Говори, Неженка, как тебя поцеловать, нежно, — он опять почти невесомо касается её губ, — или не целовать вовсе?
— Целовать, — пищит она, — не нежно, — уже добавляет тихо, и глаза отводит.
А у Матвея от этих слов, дыхание захватывает.
— Не нежно? — переспрашивает он. — Вот так, — и сминает её губы, вырывая сладостный вздох. Погружает в алый рот свой язык, таранит им её губы, переплетает с её языком. Трет и лижет. А она стонет, еле успевает хватать воздух, и отвечает. Вцепляется в его плечи и льнёт, прижимается, трётся.
— Дальше что? — отрывается он, от неё, и она со стоном тянется опять к нему.
— Скажи мне, что сделать дальше? — тон его командный, но он на пределе, и все, же хочет поиграть с ней в эту игру.
Люба закусывает распухшую губу, и ресницы её трепещут, а щеки наливаются румянцем.
— Сожми мою грудь, и … — она делает глубокий вздох, — а потом прикуси мои соски.
Матвей скидывает с её плеч халат и толкает к столу. Она опирается на него руками, и замирает в ожидании ласки.
Он склоняется и сжимает её упругие груди, гладит, водит пальцами по твердеющим горошинкам сосков. И она млеет, выгибается, стонет. Матвей склоняется и делает, так как она просит. Прикусывает, и слышит её вскрик. Она выгибается, подставляясь под его рот. А он уже целует, посасывает твёрдые бусинки, и её голова запрокидывается, открывая нежную шею, и его губы скользят туда.
— А здесь хочешь, чтобы поцеловал? — хрипит его голос. Руки скользят по талии, жмут, гладят бархатную кожу.
— Хочу, — выдыхает она, и он ведёт влажную дорожку к её уху, прихватывает мочку, и потом опять возвращается к груди.
— Что хочешь, Неженка, пальцы, член, язык? — Матвей прижимает её к себе, упираясь каменным членом ей между ног.
— Член, — шепчет она, — хочу твой член.
Он даже улыбнулся, от этих слов.
Ай да Неженка! Похоже, он её развратил, за эти три дня.
Матвей подсаживает её на стол и разводит ноги, и, не удержавшись, проводит пальцами по нежным складочкам.
Люба стонет, и вибрирует бёдрами.
Обалдеть, какая чувствительная!
Он снова давит ей на горошинку клитора, и трёт влажный вход. Она вся выгибается, и запрокидывает голову. А у Матвея, болезненно дёргается член. Он откидывает фартук, и приспускает боксеры, вытаскивает член, входит и замирает
— А сейчас как ты хочешь? — спрашивает он. — Мне быть нежным?
— Нет, хочу грубо, быстро, сильно! — и сама, двигает бёдрами, насаживаясь на его член.
Матвей прижимает её за талию, сократив их расстояния до минимума, и толкается вперёд. Давит, долбит, вбивает свой член в её узкую, тесную, жаркую промежность. Чувствует, как она впивается ногтями в его спину, и стонет, кричит, задыхается от его напора, но прижимает его, не отпускает, обдавая его грудь, горячим дыханием.
— Матвей! Матвей! Да, да!
А Матвей даже говорить не может, только рычит, он еле успевает выйти из неё, когда она взрывается оргазмом, а он следом за ней. Изливается ей на живот, наваливается на неё сверху так, что Люба хрипит и дёргается.
— Прости, прости, Неженка, — сипит он, и потягивается на руках, нависает над ней, — совсем ты меня заездила!
— Кто кого заездил! — ворчит она, и пытается улизнуть, но Матвей прижимает её к себе, и целует.
— Коварная Неженка, — шепчет он ей в губы, и отпускает девушку.
Люба скрывается в ванной, а Матвей так и стоит над столом, облокотившись на руки.
Блядь, это, какое-то наваждение! Он не выдержит без неё два дня!
9
Он не шёл у меня из головы, пока все эти два дня, я была у отца. Прибирала, готовила, ходила по магазинам, я ловила себя на том, что постоянно думаю о нём. Он словно взял мой разум в рабство. Я даже спать не могла. Хотела его, рядом. Хотела его в себе. Тяжесть. Наполненность. Жар. Ощутить, растворится в нём. Постоянно все мысли о нём.
Что со мной?
Я схожу с ума по совершенно незнакомому мужику, который меня просто имеет. Я ничего не знаю о нём, Да я даже и не стремлюсь его узнать. Как только я его вижу, мои мысли спускаются ниже пояса, и все поступки ведут к одной цели. Я никогда не была так ни чем, и ни кем, одержима. Ни учёбой, хотя училась я на отлично, ни работой, хотя жила там днями и ночами. И уж тем более я никогда не была одержима так мужчиной, ни одним, и никогда. А Матвей просто поработил меня.
Я думала, что отвлекусь. Переключусь. Забуду на время, и выкину его из головы. Ну, сколько можно прокручивать в голове, все наши откровенные сцены.
Но я не могла.
Я постоянно была там. Где-то в облаках. Даже когда мы с отцом вели неспешную беседу, попевая вечером чай, одна часть моего сознания, была там, вместе с ним.
И меня это пугало.
Не хватало ещё влюбиться в мужчину, только потому, что он классно трахается. Ведь явно я для него очередное приключение. Это нужно понимать. Это нужно осознавать. Да и надо признать он совершенно не в моём вкусе.
Огромный, неотесанный, пошлый. Глаза холодные, пронзительные. Не могу ему не одного слова сказать против. А как он меня напугал, когда приревновал к бывшим.
У меня тут же похолодели руки, при воспоминании, сколько ярости и гнева было в его глазах. А по сути какое он имеет право на меня?
Никакого.
Также как и я на него.
Но представлять его с другой женщиной, для меня это невыносимо. Невыносимо представлять, что он кому-то будет шептать свои пошлости, и кто-то будет задыхаться от его напора, и желания.
Может, стоит прекратить всё это, пока не поздно, или наоборот развить. Вот только захочет ли он?
На свидание позвал. Может он хочет как раз развития отношений? А спрашивать напрямую, мне как-то не хотелось. Не смогу стерпеть унижения, если он рассмеётся, и снова уничижительно будет называть сладкой дырочкой.
Через два дня вернулась в пустую квартиру, и здесь ещё витал его горьковатый аромат. И почему-то на душе стало тоже горько от одиночества.
Раньше я не тяготилась им. Раньше я им наслаждалась. Была независима. Сама по себе. Никто не определял, когда мне есть и спать, и что делать. Но теперь, мне хотелось открыть дверь и понять, что меня ждут.
Но я очутилась в пустой и холодной квартире. Поставила дорожную сумку у порога и прошла сразу на кухню, включила кофеварку. У отца только растворимый, и хотелось отведать настоящий насыщенный вкус. Разделась и побрела в душ. Встала под горячие струи, которые мигом выбили из меня всё меланхолию. Медленно, но верно зарядили энергией. И уже выходя из душа, я прикидывала, чем бы заняться, если в ближайшие пару часов не состоится обещанное свидание. Впереди ещё полдня. Надо сходить по магазинам. И заехать в пару книжных, посмотреть на вышедшие новинки, многие авторы любят выпускать релизы, под новый год.
Мои размышления прерывает звонок в дверь. Сердце встрепенулось, дыхание участилось. Я запахнула плотнее белый махровый халат, откинула влажные волосы на спину, и подошла к двери. И замерла.
Я знаю, что это он.
А он наверняка знает, что я дома, машина стоит во дворе, свет горит в прихожей.
Хочу ли я впустить его, чтобы дальше всё закрутилось, заискрило.
Хочу. Но почему-то медлю. Положила руку на замок и замираю. Ещё один звонок. Щелкает замок, и я открываю дверь.
На пороге стоит Матвей. Опять с цветами, на этот раз лиловые гиацинты, и белые гортензии.
Красиво и трогательно. И я улыбаюсь, глядя на букет, и перевожу взгляд на его лицо.
— Как красиво! — вырывается у меня.
Матвей заходит и прежде, чем вручить букет, сжимает меня в объятьях, и я пищу, когда холодные пальцы забираются на шею.
— Я же слышал, как ты подошла. Чего не открывала? — склоняется ко мне.
Так это месть?
— Решала, смогу ли выжить после очередной ночи с тобой! — фыркаю я, и, вывернувшись из объятий, забираю букет.