— Уйди, Матвей, просто уйди, — всхлипнула она, отворачиваясь. — Не хочу, не видеть, не слышать тебя. Ещё сегодня утром ты поднял меня на вершину счастья, и тут же сбросил в пропасть. Ты ничего не можешь сделать, ничего.
Он поднялся и вышел. Она права. Права во всём. Он просто редкостный дебил. Но теперь уже не отмотать назад. И надо исходить из того, что имеем. Он вдруг вспомнил, что хотел взять ключи от её квартиры. Он вернулся в палату, и под её подозрительным взглядом, начал шарит в её сумочке.
— Что ты делаешь? — взвилась она.
— Привезу твои документы, — ответил он, выуживая связку ключей.
— Не надо! — зафырчала она. — Я найду, кого попросить…
— Не стоит ни кого просить, я всё сделаю. Вечером всё привезу, отдыхай, поправляйся, — он зашагал на выход.
— Матвей…
— До встречи Люба, — и Матвей вышел. В очередной раз завибрировал телефон. Матвей вытащил трубку, звонил зам. Блядь! Работа!!!
Пришлось отменять все встречи, перевешивая всё на своего зама, Славяна, который, стоически принимал все удары судьбу, правда, за хорошую прибавку.
— Да что происходит, Матвей? — заверещал Славян, когда Матвей накидал ему план работ.
— Женюсь, Славян, — мрачно ответил Холод, — вот к свадьбе готовлюсь!
Уже на выходе из больницы, вновь позвонила Машка. Матвей принял вызов, и она сразу начала ныть.
— Да, уймись ты! — рыкнул он в трубку.
— Сейчас домой приеду, поговорим, — и отключился.
10
Не успел он переступить порог квартиры, как Машка налетела на него, обзывая последними словами, и обвиняя во всех грехах. Матвей спокойно сносил всё это, понимая, что сам во всём виноват. Он разделся, прошел в гостиную, и устало опустился на диван.
— Всё, Маш я тебя понял, и согласен по всем пунктам! — оборвал он её. Машка замерла посреди зала.
— Дальше что? — спросил он.
Она хлопала своими глазами, в которых всё еще теплилась надежда.
— Я не вернусь к тебе, — припечатал он её.
— Это из за неё? Этой, как её, Любы? — задрожали её губы.
— Да.
— Значит, ты её любишь?
— Да.
— А меня?
— А тебя нет, — Матвей встал, и подошёл к насупившейся девушке. — Прости меня! Но это так.
— Где эта тварь? — завопила Машка. — Я ей глаза выцарапываю!
И тут у Матвея на глаза, словно красная пелена упала, от бешенства. Он сжал Машкино предплечье, и давил пока, она на колени от боли не упала.
— Больно, отпусти! — визжала она.
— Не смей. Никогда. Даже имени её произносить! — четко отчеканил он. — Если узнаю, что хоть взгляд косой бросила в её сторону, закопаю живьём.
Матвей отпустил её, и Машка бросилась растирать руку.
— А теперь давай поговорим спокойно, — он поставил её на ноги, и она не преминула возможностью, упасть в его объятия, зарылась лицом в его груди, обхватила за талию, и разрыдалась.
— Я сама во всём виновата! — всхлипывала она, а Холод гладил её по голове, утешая. — Если бы я тебя не оставила на новый год! Дура, какая я же дура! Матюша, я так люблю тебя!
— Маш, ну на хрена я тебе нужен, — вздохнул Матвей и отлепил её от себя. — Ты красотка, и найдёшь себе достойного мужика!
— Не хочу достойного, — рыдала она, — хочу тебя!
— Тут без вариантов, — отрезал Матвей, и пошёл на кухню, достал из холодильника бутылку водки и налил две стопки. Одну замахнул сам, другую отнёс Машке, и заставил выпить. Она захватала ртом воздух, и немного успокоилась.
— Хочешь, оставайся здесь, я перееду к матери, — предложил он, — только вещи мои не выкидывай, а то с тебя станется вышвырнуть всё на помойку!
— Квартирой откупаешься, — горько усмехнулась Машка, и села на диван, подобрала ноги, обняла себя за плечи. — А что к возлюбленной своей не едешь? Или вы до свадьбы ни-ни?
— Смотрю, отошла, ехидничать начала! — Матвей пошёл в прихожую, накидывая мысленно план действий.
Машка кинулась за ним, прильнула.
— Матюш, а давай на прощание трахнемся! — предложила она, и заскользила вниз, вцепилась пальцами в его ширинку. — Я ей ничего не скажу.
Матвей поднял её на ноги.
— Не Маш, у меня на тебя не встанет!
— Сука, ты Холодов! — зашипела она. — Ненавижу!
— Вот и правильно, ненавидь, — и он вышел, закрыл за собой дверь.
Вначале поехал к Неженке, за документами. Прошел, включил свет, уже вечерело. Здесь всё как было с утра, когда они покинули её квартиру. Смятая постель. Раскиданная одежда. Две чашки кофе в мойке. И её запах везде. Сладкий, дурманящий аромат. Который заставлял его забываться в её объятиях, вдыхать и сходить с ума от желания.
Блядь! Неужели она его никогда не простит?
Матвей вздохнул, потёр грудь. Там щемило болью. Он впервые чувствовал муки совести по отношению к женщине, не считая, матери. В сотый раз, как только не обзывал себя, ругал, а толку.
Быстро собрал все необходимые вещи, поехал обратно в больницу. Возле палаты замер на мгновение, и, не стучась, зашёл. Люба, как и прежде, лежала на кровати, добавилась только капельница рядом. Она скользнула по нему взглядом, и никак не отреагировала. Он разложил её вещи, предложил помочь переодеться, она молчала.
— Решила убить меня молчанием, Неженка, — горько усмехнулся он, — поздравляю, я почти мёртв!
Она посмотрела на него.
— Почти? — тихо спросила она. — Вот когда совсем не останется в тебе жизни, тогда сровняемся!
— Люба…
— Уходи, Матвей, — устало проговорила она, и прикрыла опухшие глаза. — Просто уходи!
И он ушёл.
Что он мог? Насильно вести с ней беседы? Доказывать, что он не такое дерьмо? Да нет, всё наоборот. Он такой. Обманщик, поддонок, пошляк. Но разве такой как он, не может тоже любить? Такую как она? Светлую, нежную, трогательную? Или ему отведен только специальный сорт плохих, распутных женщин?
Матвей сидел в машине перед материным домом, уже второй час. Сидел и никак не мог заставить себя подняться. Хотелось, честно говоря, напиться, чтобы отключить весь этот мысленный поток. Но… Завтра он твердо намеривался ехать к ней в больницу, потом на работу, и бухать не вариант. В желудке жалобно заурчало. Он не ел целый день за всеми этими событиями. Да как-то всё это отошло на второй план. А вот теперь он отчётливо почувствовал голод.
Он поднялся на четвертый этаж, и тихо открыл дверь. В гостиной горел свет. Он разделся, прошёл. Мама сидела на диване смотрела телевизор. Он опустился рядом, и обнял её за плечи, уткнулся в основание шеи. Закрыл глаза, и на мгновение почувствовал себя маленьким сопляком, который с любой проблемой может прйити к маме, и она всё решит, поможет, поймёт.
— Как ты? — спросил он.
— Все хорошо! — ответила мама. — А ты как?
— А у меня всё хреново, — вздохнул он, и, взяв себя в руки, отлип от неё и пошел в ванную.
Стоял под душем, под горячими струями, уперев руки в стену и свесив голову.
Блядь! Да что же его так выворачивает? Сука! Сука!
Он со всего размаху впечатал кулак в кафельную плитку. По костяшкам потекла кровь. Плитка немного треснула. Он тупо уставился на свою руку, наблюдая, как собирается в ранках кровь, и вытекает струйками, скользит по кисти.
Эх, Неженка, если бы она его только простила? Он бы к её ногам, весь мир положил. Сдохнуть хочется от этого безразличного взгляда. Сука! Разбежаться и башкой об стену, чтобы мыслей о ней там больше не было!
— Матвей, давай выходи, — зовёт мама, прерывая его мысленные бичевания.
Он быстро моется, и, вытершись насухо, накидывает свежую одежду, выходит. Идёт на кухню. Там его ждёт тарелка наваристого, ароматного борща. Мама сидит напротив.
— Садись, ешь! — командует она.
И он садится и наедается до отвала, и ему становиться лучше, по крайней мере, чувство загнанности проходит.
— Что случилось-то? На тебе лица нет? — наконец спрашивает мама.
Матвей не глядит на неё, растирая ещё кровоточащую руку.