– Когда я задавала вам этот вопрос, я лишь имела в виду, нравились ли вы друг другу, хорошо ли вам было имеете?
– О, несомненно!
– Тогда почему вы расстались? Поссорились?
– Ничего подобного. С Марком невозможно было поссориться. Это одна из невыносимых черт его характера. Я просто сказала ему, что не хочу с ним больше встречаться, и он принял мое решение совершенно спокойно, словно ничего не случилось. Он и не пытался меня уговаривать. И если вы предположили, что наш разрыв может иметь какое-то отношение к его смерти, то выбросьте это из головы. Не думаю, что кто-нибудь решится на такое из-за меня, и уж конечно, не такой человек, как Марк. Возможно, я была к нему даже больше привязана, чем он ко мне.
– И все-таки, почему вы перестали видеться?
– Наверное, потому, что я все время чувствовала на себе моральный гнет. Нет, Марк не был пуританином или ханжой. Возможно, я это себе внушила. Я не в силах была дотянуться до его стандартов, да, признаться, и не хотела, вам о нем. Это кое-что вам пояснит в характере Марка. Возьмите, к примеру, Гэри Веббера. Давайте я расскажу. Гэри – это неизлечимо больной ребенок. Душевнобольной. Из тех, у кого болезнь принимает агрессивные формы. Марк познакомился с ним и его родителями около года назад. Стоило Марку впервые поговорить с Гэри, как они нашли общий язык. Он вообще ладил с детьми. Затем он начал приходить к ним домой раз в неделю и сидел с Гэри, пока его родители ходили в кино. В последние каникулы он провел с мальчиком две недели, чтобы его папа с мамой могли отдохнуть на берегу моря. Для Вебберов, понимаете ли, невыносима мысль отдать сына в больницу. А вот с Марком они оставляли его более чем охотно. Я иногда заходила туда вечером и видела их вместе. Марк сажал ребенка на колени и готов был качать час подряд. Это был один из способов успокоить мальчика. Из-за Гэри мы часто спорили с ним. Я придерживалась мнения, что Гэри лучше было бы умереть, чем влачить такое существование. Я до сих пор так думаю. Марк, конечно, не соглашался со мной. Помню, я сказала ему: «Так, стало быть, ты допускаешь, что дети должны так страдать только для того, чтобы ты тешился, облегчая их муки?» А Марк ответил: «Хорошо, у кого поднимется рука убить его? У тебя? Видишь, нет! Гэри существует. Существует его семья. Они нуждаются в помощи, и мы можем помочь им. Неважно, что мы при этом чувствуем. Значение имеют только дела, чувства ничего не значат».
– Но ведь на поступки нас толкают чувства, – сказала Корделия.
– О, умоляю вас, хотя бы вы не затевайте этих метафизических дискуссий! Мне столько раз приходилось пережевывать эту бессмысленную жвачку. Готова без спора согласиться с вами, если это необходимо.
Они немного помолчали. Затем Корделия, которой уже самой не хотелось губить хрупкие ростки возникшего между ними доверия, заставила себя все же спросить:
– Почему же Марк покончил с собой? Если, конечно, это было самоубийство…
Ответ Софи прозвучал, как стук закрывающейся двери:
– Он оставил записку.
– Верно, но, как заметил его отец, записка ничего не объясняет. Это отличный образчик высокой литературы, по крайней мере я так думаю, но как оправдание мотивов самоубийства он совершенно не убедителен.
– Следствию записка показалась убедительной.
– Следствию, но не мне. Подумайте сами, Софи! Если человек убивает самого себя, причин может быть только две. Он либо убегает от чего-то, либо стремится к чему-то. В первом есть рациональное зерно. Страдая от непереносимой боли, отчаяния, неизлечимого душевного или физического недуга, человек вправе задуматься: а не лучше ли небытие? Но совершенно не имеет смысла убивать себя в надежде на лучшее существование там, по ту сторону, или чтобы постичь, что такое смерть. Смерть нельзя испытать, я в этом уверена. Можно познать только опыт приготовлений к добровольной смерти, но и это бессмысленно, потому что не будет шансов воспользоваться приобретенным опытом. Если существует что-то вроде загробной жизни, каждый из нас рано или поздно узнает об этом. Если же там ничего нет, жаловаться на обман будет некому. Видите, оказывается, люди, верящие в потустороннее существование, ничем не рискуют. Они одни полностью застрахованы от разочарования.