Время шло своим чередом. Письма от Григория приходили не часто, два-три письма за полгода и из них мало что можно было понять, две-три дежурные фразы – все нормально, служим, воюем; да как у вас дела и все на этом. Вскоре наступила зима с ее короткими днями и бесконечно длинными ночами. Для Маришки эти ночи казались особенно длинными, ведь она коротала их чаще всего одна, а когда ложилась спать, то ее мучили кошмары; поэтому лампада у нее в хате перед образами почти никогда не затухала, разгоняя своим слабым свечением не только темноту, но и тот самый страх, который как неусыпаемый червь разъедал душу Маришки с той самой злополучной ночи, когда она отправилась в табор.
Но и зима не может продолжаться вечно и к концу марта солнышко начало припекать все сильнее и сильнее с каждым днем; побежали ручьи, а снег стал отступать, освобождая вершины бугров и спускаясь все ниже и ниже заполняя талыми водами лощину, где и раскинулся наш хутор. Над ним, над буграми и всей окрестностью разлилась весенняя песнь жаворонков. Их трель словно кричала и говорила: «Весна пришла! Зима ушла! Наступает новая пора!» Редко чье сердце может устоять перед радостью новой поры, дыханием новой жизни, той волнительной свежестью, которую приносит в наши души наступающая весна. И Маришкино сердце тоже не устояло, она повеселела вместе со всей округой, природой и односельчанами. Ей даже как-то легче стало дышаться. Весь окружающий мир словно наполнялся заново жизнью, просыпаясь после долгого зимнего сна. Да и сама Маришка в последнее время раздобрела, ее живот набух и налился, словно почки на окрестных деревьях, готовясь выбросить в мир новый цветок жизни. Маришка выйдет бывало на крыльцо подопрет руки в бока или ухватиться за живот словно поддерживая его и смотрит куда-то вдаль, за бугры, за горизонт, туда откуда как ей казалось должен вернуться ее Григорий. А потом улыбнется тихо чему-то и погладит себя ласково по животу, словно спрашивает у дитя, мол чувствуешь, что я чувствую. И услышав в ответ толчок ручки или ножки, думает, конечно чувствуешь, ты только еще не народился, но все чувствуешь и понимаешь уже давно, с того самого мгновения как твоя душа поселилась внутри меня. И развернувшись, Маришка пойдет в хату, приляжет на топчан приотдохнуть, да и задремлет невольно сладким, глубоким сном.
Дмитрий не раз пытался свозить Маришку в церковь поисповедоваться и причаститься, но она на удивление ему всегда находила тысячи предлогов, чтобы избежать этого. Маришка всегда отличалась своей покладистостью, а здесь Митя ее прямо не узнавал: вся соберется словно в кулак и молчит лишь вертит отрицательно головой, мол не пойду даже не проси. Когда же уже и селяне стали посматривать на нее из-за этого удивленно и подозрительно, то Маришка согласилась поехать на воскресную службу, но памятуя слова цыганки, что ей ни в коем случае нельзя исповедоваться и причащаться, так всю службу и простояла у входа возле притвора. В старину каждый православный должен был хотя бы раз в год исповедоваться и причащаться. А поскольку Маришка всеми правдами и неправдами не соглашалась на это, то ее могли запросто обвинить в раскольничестве или колдовстве, ведь где это видано, чтобы православный христианин или христианка от причастия бегали, то есть от Самого Христа?! И не избежать бы ей неприятностей, если бы ни Дмитрий, который был в очень хороших отношениях с приходским батюшкой.
– Тяжело бабе, – говорил ему Дмитрий, – дурачиться что-то, какая-то тревожная стала?.. – разводил он руками удрученно.
– Ничего, это бывает, – утешал его отец Петр. – А все-таки поговори с ней, ведь и самой сразу легче станет.
– Обязательно поговорю. Что-то странное происходит и никак я не пойму что?..