Богатырь Сухмантий и Лихо одноглазое
Собрал в другой черёд ласковый князь Владимир почетный пир для бояр, князей да русских, сильных, могучих богатырей. И всё шло, как по накатанному: глупый хвастает молодой женой, безумный — золотой казной, умный — старой матушкой, а богатыри — силой да удалью молодецкой. Лишь один богатырь ничем не хвастает, за столом сидит, голову повесил, хмурится да лоб чешет. Солнышко Владимир-князь стольнокиевский говорит ему ласково:
— Что же ты, Сухмантий Одихмантьевич, не ешь, не пьешь, чего смурной такой, о чём кручинишься, об чём думу думаешь? Аль еда не по нутру или чарка не хмельна, а может, место не по чину, не по званию; иль надсмехался кто над тобою. Отвечает ему богатырь:
— Ай и чарка крепка, и еда вкусна, да и место по чину, по званию. А насмехался надо мной Илья Муромец: мол, я ростом не вышел; всем богатырям любое болото по щиколотку, а я непременно по голову увязну. Ой да за обидушку, за злобушку меня сие надругательство и пробрало! Пойду-ка я, князь, самое большое на Руси болото ногами измерять, голенищами мерить.
Встаёт Сухмантий на резвы ноженьки, берет для пути, для дороги лишь свой ножичек-кинжалище да идёт к той заводи тихой, к тому болоту Великому, что в области Вологодской. А как дошёл до болота, так и полез в него: к самой глубокой глубине шагает и всё больше в трясине увязает. Увяз он посреди болота по самую голову, а ногами достал до дна. И всё, и ни туда, и ни сюда! Сидит богатырь в болоте, судьбу ругает, а про ум свой поминать и не думает — не догадывается.
Прошёл день, прошёл другой, а на третий день детинушка кричать отважился. Стыдно былинному на помощь звать, но деваться некуда — зелена вода ко рту подступает, газами болотными булькает.
«Вот уже и смертью пахнет», — подумал Сухмантий Одихмантьевич.
— Помогите, спасите! — заголосил он, и не то чтобы заплакал, а вроде как капли пота в илистую жижу обронил.
Услышало эти крики Лихо одноглазое, вышло из своей ветхой избы, стоящей на самом краю болота. Подлетело оно к мученику могучему, косится, приглядывается:
— И что это за русский дух ко мне припёрся? Этого уж точно сожру!
А само Лихо на вид, как старая, злая баба: седые волосы до земли, платье в заплатах, пальцы скрючены, единственный глаз бесовским огнем горит.
Видит Лихо, что богатырь увяз по самую голову, уселось ему на шелом и ждёт, когда тот дух испустит. А ожидая, то хихикает, то собакой гавкает, то волком воет — жути нагоняет на мужика могучего. Невмоготу стало сильному богатырю в болоте сидеть, да ещё с Лихом на голове, кликнул он по-птичьи, по-соколиному. Подлетел к нему сокол ясный, дружок его верный, в пол-прискока за хозяином следовавший в пути нелегком. И говорит птице мужичище стоялое:
— Ой ты, сокол малый, лети-ка ты в Саратов-град, найди там на ярмарке двух медведей-великанов, тех что на гармониках играют, люд честной веселят. Шепни им на ухо: мол, Сухмантий Одихмантьевич, великий русский богатырь в беде, пущай на выручку бегут!
Встрепенулся сокол ясный и полетел к городу Саратову, до ярмарки той шумной. Нашёл он средь толпы медведей-великанов на гармошках пиликающих, веселых-развеселых: то ли в хмелю, то ли в бреду — непонятно. Присел соколик к мохнатым на уши и горе горькое поведал:
— Гой еси, медведи бравые, в беде ваш брат названый, великий русский богатырь Сухмантий Одихмантьевич, тонет он в болоте Великом, в той области Вологодской. Помогите чем можете, а лучше на выручку бегите да поскорей, ведь жить осталось ему совсем немножечко!
Осерчали косолапые от новостей таких, кинули гармони свои оземь, подскочили и побежали к тому болоту Великому, что в области Вологодской. Бегут: малые озера меж ног пускают, мелкие леса перешагивают, реки буйные играючи перепрыгивают. Соколик еле поспевает за ними.
Подбежали медведи к болоту, а там их брат названный в трясине тонет, почти не дышит уже, а на его головушке Лихо одноглазое пляшет, Смертушку призывает. И та, вроде как, летит уже. Заревели косолапые, рассвирепели и кинулись брательника своего спасать. Вытащили они богатыря, взвалили его на спину к медведю старшему, да понесли в Киев-град к ласковому князю Владимиру. Бегут: малые озера меж ног пускают, мелкие леса перешагивают, реки великие играючи перепрыгивают.
Принесли они Сухмантия в Киев-град к хоромам княжеским, прямо в гриденку светлую заносят, кладут на лавочку: