Развернувшись, она полезла по одному из книжных шкафов наверх и, оттолкнувшись от полок, повисла на потолке. Вместо того, чтобы последовать за ней, её враг принялся метаться по полу.
Таммит ухватилась за книжный шкаф и изо всех сил попыталась оттолкнуть его от стены. Учитывая, что ей пришлось пользоваться только одной рукой, без какого–либо рычага, она на мгновение испугалась, что даже её вампирской силы на это не хватит. Но затем она почувствовала, как шкаф начал поддаваться.
Наконец он рухнул вниз, погребая под собой паука. Таммит спрыгнула следом и принялась топтать обломки, стремясь раздавить тело твари. Груды бумаги и дерева защитили её от пламени и большей части жара. Поначалу куча обломков сотрясались от попыток паука выбраться на свободу, но после нескольких толчков он перестал дергаться.
Таммит ухмыльнулась, и в тот момент что–то ударило её, словно гигантский молот. Её кишки завязались узлом, кожу опалило жаром, и пламя чуть не охватило её снова. Откатившись назад, она увидела, что из своих покоев в прихожую вышел Хезасс Нимар. Она едва могла различить очертания его фигуры, ведь этот человек, атаковавший её дарованной Коссутом силой, был с ног до головы окутан священным пламенем.
Обычно божественная магия, которую большинство священников использовали против нежити, действовала на Таммит довольно слабо. Но Нимар являлся верховным жрецом и находился в месте средоточия своей силы, а её раны были довольно серьезными. Его праведная ненависть проникла в её плоть и разум.
Она неслышно позвала крыс, притаившихся в тенях. Она не собиралась использовать их против паука. Жар, исходивший от его тела, моментально испепелил бы их дотла, а тварь, скорее всего, даже не заметила бы этого. Но, возможно, сейчас они смогут ей помочь.
Набросившись на Нимара, грызуны принялись карабкаться по его голым ногам, кусаясь и царапаясь. Взвизгнув, он затанцевал на месте и завертелся в разные стороны, стремясь стряхнуть их с себя. При этом он потерял концентрацию, и его ореол пламени вместе с её болезненными ощущениями и параличом исчезли без следа.
Обрушившись на Нимара, Таммит схватила его и бросила на спину. Крысы разбежались. Обездвижив священника, она ударила его головой об пол, одновременно оскалив клыки. Ей понадобилась вся сила воли, чтобы не разодрать своему пленнику глотку и не выпить его досуха. Её продолжала мучить боль, а подобная трапеза ускорила бы её исцеление.
— Пожалуйста, — прохрипел он. — Это ошибка. Я служу Сзассу Тэму.
— Нет, — произнесла она. — Ты предал его и снова переметнулся к совету. Он знал, что ты так и поступишь. Все прошло так, как и было задумано.
— Я… я ничего не понимаю.
— Учитывая, что ты говорил чистую правду, тебе удалось завоевать доверие остальных зулкиров, несмотря на все свои прежние предательства. Но теперь твое задание выполнено и пришло время сделать так, чтобы твоя верность навсегда принадлежала твоему истинному хозяину.
— Клянусь священным огнем, с этой самой секунды я буду преданно служить ему!
— Уверена, именно так и будет.
— Ты подняла столько шума! Здесь с минуты на минуту будут монахи!
— И это я тоже знаю. Я их слышу. Но к тому времени, как они досюда доберутся, меня здесь уже не будет. Ты объяснишь им, что какой–то убийца пытался уничтожить тебя, но ты испепелил ублюдка дотла. У них не будет причин сомневаться в твоих словах, пока ты будешь прятать отметину на своей шее.
Глава 2
16–29 тарсака, год Голубого Пламени
Барерис был занят беседой с Аотом, когда к нему подбежал один из его наездников и сообщил о нарушении дисциплины несколькими другими его подчиненными.
Немедленно занявшись этим делом, они отыскали хижину, о которой шла речь. Неподалеку от неё обнаружился припавший к земле грифон. Несомненно, его хозяин оставил его здесь, чтобы никто не смог помешать творившемуся внутри беззаконию. Аот направил на него копье, и зверь с визгом опустил свою покрытую белыми перьями орлиную голову и отступил в сторону.
Барерис подергал дверь. Она оказалась заперта, так что он выбил её пинком.
Жилище представляло собой одну–единственную круглую комнату, посередине которой находилась печь. Её убранство составлял ткацкий станок и кровать, стоявшая у стены напротив входа. Мужчина и женщина с окровавленными и покрытыми ранами лицами лежали на устланном тростником земляном полу. Двое избивших их солдат придерживали распростертую на столе девочку, которая дрожала и плакала — на вид Барерис дал бы ей лет двенадцать–тринадцать — а третий же был занят тем, что срывал с неё одежду.