— Надеюсь, ты знаешь о том, — произнесла Дмитра, — что, пусть с магией порой и возникают кое–какие проблемы, мы все равно сумеем тебя прикончить. Если на тебя обрушится наша объединенная мощь, ты и секунды не продержишься.
— Я это понимаю, — произнесла Таммит. — Но тогда вы упустите шанс нанести сокрушительный удар вашему настоящему врагу.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Неврон.
— Прежде чем проскользнуть внутрь, я слышала, как вы обсуждаете стратегию, — улыбнулась Таммит. — У вампиров тонкий слух. Ваш план хорош, но вы можете сделать его ещё лучше. Благодаря голубому пламени Сзасс Тэм потерял множество воинов, и Ксингаксу поручено работать над восстановлением численности его войск. Атаковав его лабораторию, мы сможем предотвратить это и тем самым ослабить армию северян.
— Как я понимаю, — произнесла Дмитра, — ты знаешь, где сейчас находится убежище Ксингакса и как до него добраться?
Таммит кивнула.
Барерис расположился напротив выполненной из белого мрамора статуи, изображавшей волшебника в рясе, и запел песню о морской звезде, которая решила, что сможет стать звездочкой на небесах. Баллада описывала её комические и неудачные попытки вскарабкаться на небосклон и занять причитающееся ей место среди остальных светил. Вырубленный из камня маг, казалось, хмурился, словно не одобрял подобное легкомысленное поведение.
Барерис был с ним солидарен. Он и сам уже долгие годы не позволял себе ничего подобного, и сейчас было непривычно слышать, как подобная беззаботная мелодия и веселые строки срываются с его губ. Вообще–то, это даже причиняло ему боль, и на то была причина.
Но, когда они оба были молоды, Таммит всегда смеялась над этой песней. Чуть позже из темноты появились огромные летучие мыши, и Барерис невольно сделал шаг назад.
Мыши закружились друг вокруг друга и превратились в женщину. Сейчас Таммит не носила своих доспехов, оставшись в короткой мужской кожаной куртке и штанах. Ему стало интересно, надевает ли она сейчас юбки.
— Из всех песен, что ты когда–либо написал, — произнесла она, — эта всегда нравилась мне больше всего.
Он сглотнул.
— После окончания военного совета ты просто ушла с Золой Сетракт, не сказав мне ни слова.
— И тогда ты подумал, что сможешь приманить меня своей мелодией. И вот я здесь. Чего тебе надо?
— Сперва я хочу извиниться за то, что произошло в Тазарской крепости.
— Жаль, что это не сработало.
— Не говори так. Теперь ты свободна.
— Но я все ещё мертва.
— Нет. Ксингакс наложил на тебя проклятье, но мы непременно найдем способ от него избавиться.
— И кто же мне поможет? Твои зулкиры с их ненадежной магией? Для них я более полезна, будучи вампиром.
Барерис покачал головой.
— Не понимаю тебя. Ты пришла сюда по своей воле, но все же держишься столь ожесточенно и холодно. Ведешь себя так, словно не хочешь меня видеть.
— Я не думала, что так получится. Сама я этого не видела, но в сообщениях говорилось, что голубое пламя уничтожило большую часть Грифоньего Легиона в воздухе.
— То есть ты надеялась, что я окажусь мертв?
— Да.
— Не верю.
— Я не испытываю к тебе ненависти и больше не проклинаю тебя за то, что тебе не удалось меня спасти. Но я хочу облегчить себе жизнь, и мне было бы легче существовать, если бы перед глазами постоянно не маячило напоминание о том, чего я лишилась.
— Возможно, ты лишилась не столь многого, как сама думаешь.
Таммит рассмеялась.
— Ох, поверь мне, это так. И, даже если бы я ещё была способна испытывать какие–то чувства к тому парнишке, которого обожала в детстве, где же он? Полагаю, его давно нет. Его отравила ненависть и сожаление.
— Я тоже так считал, пока не увидел тебя.
— Тебе станет легче, если ты осознаешь, что, по большей части, ничего не изменилось. Барерис и Таммит мертвы. Мы — всего лишь призраки этих людей.
Он покачал головой.
— Ты не можешь продолжать избегать меня. Ты собираешься уничтожить Ксингакса, и я тоже.
— Охотиться вместе — почему бы и нет? Только прекрати заводить беседы о вещах, которые для нас потеряны навсегда.
— Хорошо. Если ты и правда хочешь именно этого.
— Так и есть. Спокойной ночи, — она развернулась прочь.
— Погоди.
Таммит повернулась к нему.
— Я присматривал за твоим отцом и братом. Посылал им деньги. Но они оба умерли. Твой отец допился до смерти, а Раль заразился сифилисом.
Он понятия не имел, почему сообщил ей об этом в такой грубой форме. Возможно, он пытался пробиться через броню её холодности или хотел причинить ей боль, добиться того, чтобы на её лице появилась хоть какая–то человеческая эмоция, но, если и так, его ожиданиям не суждено было сбыться. Она просто пожала плечами.
Глава 4
10–26 миртула, год Голубого Пламени
За годы жизни Аот нанес на свое тело множество татуировок, дававших ему возможность при необходимости мгновенно воспользоваться заключенной в них магией, и ему было не привыкать к болезненным ощущениям от повторяющихся прикосновений иглы к коже. При обычных обстоятельствах он даже не обратил бы на это внимания.
Однако на этот раз наездник почувствовал вспышку боли, словно к его глазам и векам приложили раскаленный уголек. Он отпрянул на стуле.
— Что, во имя Черной Руки, это было?
— Простите, сэр, — сказал татуировщик. — Проблемы с магией коснулись и меня. Теперь и мне сложнее пользоваться своим искусством.
— Постарайся уж быть поосторожнее!
— Да, сэр, — художник заколебался. — Мне продолжать?
Хороший вопрос. Действительно ли Аот хотел, чтобы этот негодяй продолжал наносить на его веки и кожу вокруг глаз магические символы, призванные дарить здоровье и остроту зрения, несмотря на то, что из–за непредсказуемости волшебства результат мог оказаться совершенно противоположным?
— Да, — произнес боевой маг. Поговаривали, что этому татуировщику удалось вернуть зрение уже двоим ослепшим легионерам. Учитывая, что священники ничем не смогли ему помочь, Аот не знал, есть ли у него выбор.
Игла снова пронзила его веко, но на этот раз он не почувствовал обжигающего жара. И тут раздался вопль Яркокрылой.
Грифониха осталась ждать его снаружи. Слившись с её разумом, Аот воспользовался её глазами и увидел легионера. Этот малый выставил перед собой седло Яркокрылой, словно надеялся использовать его в качестве щита.
Оттолкнув татуировщика, Аот вскочил, поспешно пересек комнату — он уже в достаточной степени привык к окружающей обстановке, чтобы не налететь при этом на мебель — и распахнул входную дверь.
— Что тут творится?
— Этот идиот возомнил, что имеет право увести меня отсюда! — прорычала Яркокрылая.
Легионеру её слова показались лишь бессмысленным и диким воплем, и он сделал шаг назад.
— Прошу прощения за беспокойство, капитан, — произнес он, — но поступил приказ собрать всех грифонов, чьи владельцы погибли или потеряли возможность сражаться, и распределить их между теми легионерами, что ещё остались в строю, но лишились своих питомцев, или оставить в запасе. Понимаете?
Аот все прекрасно понимал. Учитывая, что во время активных боевых действий войска всегда несли потери, в военное время подобные меры были обычным делом. Но для Аота лишиться Яркокрылой значило не только потерять единственную возможность хоть как–то видеть, но и утратить часть своей собственной души. Барерис прекрасно понимал это, но, очевидно, все равно решил её забрать. Ещё одно свидетельство того, каким бездушным ублюдком он оказался и насколько фальшивой была его дружба.
— Я — боевой маг, — произнес Аот, — а Яркокрылая — мой фамильяр. Она не станет подчиняться другому наезднику.
— Я ничего об этом не знаю, сэр. У меня приказ…
— Пусть я и ранен, я все равно остаюсь твоим командиром!
— Да, сэр, но этот приказ исходит от самой Нимии Фокар.