Выбрать главу

Он не встречал средь нежити таких,

Кто пережил Потоп и Ту Войну.

Тысячелетья поглотили их.

Никто не знал, что было в старину.

Остались лишь былины и предания,

Но постепенно забывали их.

Теряла нежить с каждым веком знания

Об истинных событиях былых.

На слово верить – мало простаков,

И Никодим, как многие, не верил.

Неверие сгущало тьму веков.

На свой аршин былое каждый мерил.

«И что о прошлом думать и гадать?

Ведь оглянуться даже не успеешь,

Как время подойдет тебе узнать,

Что жизнь прошла, и спорить не посмеешь.

Все сущее живет и умирает.

Вся разница – как долго и когда.

И даже нежить в срок свой погибает,

Устав считать минувшие года…»

И Никодим вдруг широко зевнул –

Его от дум обычно в сон клонило.

Он под кустом до ночи прикорнул…

Но счастье будто полевому изменило.

Со сна подумал Никодим – комар над ухом

Безжалостно ему терзает нервы,

Воинственным своим ведомый духом.

И не стерпел – его ударил первым.

Наглец не смолк, зудел что было сил,

Он улетал и возвращался снова.

И полевой себе то в глаз, то в ухо бил,

Ленясь припомнить колдовства основы.

И лишь когда всего себя избил,

Он вырвался из крепких сна объятий.

И комара со зла бы погубил –

Но словно сгинул мигом неприятель.

Не сразу Никодим уразумел,

Что ухо не комар – дуда терзала.

Вовсю старался Прошка – как умел,

Дуда в ответ обиженно пищала.

Неподалеку леший проходил

От тех кустов, где Никодим заспался.

По торжищу он с зайцами ходил

И с нежитью жестоко торговался.

Но цену так никто и не давал,

И старый леший злобно сокрушался.

Он зайцев оптом и поштучно продавал

И в дальний лес сам перегнать их обещался –

Напрасны были все его потуги.

Кто в спину, кто в лицо ему смеялся:

Он слишком дорого ценил свои услуги

И, всем известный вор, своею честью клялся.

Но Никодиму невдомек, он не видал.

Судьба, как видно, Прошке так сулила:

Не разбуди он полевого, тот бы спал,

И не нависла бы над лешим вражья сила.

Приметлив полевой был – враз признал

Тех зайцев, что за лешим ковыляли.

Он, почитай, с рождения всех знал.

Их с Афанасием зайчата забавляли:

Заноза в лапе ли, колючка ли в ушах –

Те тотчас к пастухам своим бежали.

И умиления слезу порой в усах

Надежно прятал он, чтоб зайцы не видали…

Но что случилось с ними? Вот беда!

Свалялась шерсть и лапки в кровь разбиты,

От жира не осталось и следа,

И перепуганы, как будто были биты.

Какой пастух из Прошки?! Вор есть вор,

И воровские у него повадки.

Судьба произнесла свой приговор,

Когда родился он; с него и взятки гладки.

Пусть даже Никодима кто обидел,

Он так бы не озлился, как сейчас,

Когда обиду зайцам он увидел…

И потемнел вдруг полевого глаз.

Но глаз второй сощурился хитро…

Как раскаленный нож пронзает масло,

Легко проник он в лешего нутро.

И вмиг все Никодиму стало ясно.

Ввязаться в драку? Лешие сильнее,

И Прошка мог шутя его побить,

Пусть он и стар. Нет, надо быть умнее

И лешего суметь перехитрить!

«Ну, а не выйдет – так затею драку!» -

Подумал молодецки Никодим.

Он по натуре не был забиякой,

Но в деле правом был неустрашим.

– Постой, пастух! – он закричал, что было мочи.

И Прошка вздрогнул, словно от удара. –

Ты будешь так бродить до самой ночи,

Иль снизишь цену своего товара?

– И так я зайцев отдаю почти что даром, -

Привычно леший злобно забурчал.

– Каков купец, с таким он и наваром, -

Услышал он в ответ и осерчал.

– Берешь – бери, а нет – так прочь беги, -

И старый леший грозно скорчил рожу. –

Для бесенят насмешку сбереги,

Не то поля тобою унавожу!

– Беру – и по рукам, когда и точно даром!

– Задаром зайца хвост и то я не отдам.

По справедливости, за самородок – пара …

– С ума сошел ты к пожилым годам!

Так торговались – пыль столбом стояла,

Но только время потеряли зря.

Луна уж в небесах, как новый грош, сияла,

И гасла над рекой вечерняя заря,

Уже отчаялись и Никодим, и Прошка.

И предложил вдруг полевой устало:

– Давай сыграем в карты понарошку,

Передохнем – и все начнем сначала!

Картежником заядлым Прошка слыл,

А торговаться не было уж сил.

Как отказаться? Вор азартен был,

И полевой его уговорил.

Порою вспоминали старики,