*
— Мне крайне любопытно, чего ты пыталась достичь, доводя бедную девицу до истерики, Нази?
Дарэм, не отрывая взгляда от книги, только сухо хмыкнула в ответ, так что граф, облокотившись о спинку стоящего напротив нее кресла, продолжал:
— Мне пришлось потратить немало усилий, чтобы ее успокоить. Ты ведь сама знаешь, насколько тщетны твои старания, действия зова не преодолеть. Неужели тебе так хочется испортить фроляйн Шагал ее последние дни на этом свете? Не предполагал, что тебе настолько чуждо милосердие.
— Не припомню, что я когда-то обещала, что стану лгать в вашу пользу, Ваше Сиятельство, — раздраженно захлопнув книгу, Дарэм снизу вверх зло уставилась на фон Кролока покрасневшими то ли от усталости, то ли от дурного самочувствия глазами. — Да, я знаю, что апеллировать к ее разуму бесполезно, но и делать вид, что я за нее рада, я не собираюсь. А что до милосердия… вам ли о нем говорить?
— Вынужден тебя огорчить, но именно мне, — граф обогнул кресло и устроился в нем, привычно сцепив пальцы в замок. Слегка склонив голову набок, он окинул напряженную, словно взведенный для выстрела арбалет, фрау Дарэм внимательным взглядом и спокойно продолжал: — Вижу, что на словах ты была куда хладнокровнее, чем на деле, уверяя меня в первую нашу встречу, что тебе безразлична судьба фроляйн Шагал, и что тебе ее совершенно не жаль. Не слишком-то профессионально, Нази, не так ли?
— Если кому-то ее и не жаль, то это вам, — процедила женщина сквозь зубы. Фон Кролок был абсолютно прав, разве что причиной ее злости была не только жалость к Саре, но и осознание собственного бессилия. А еще то, что речь шла именно о графе, и это было худшее из всего, что могло с Дарэм случиться.
— О, — фон Кролок едва заметно усмехнулся, — коль скоро ты пытаешься воззвать к разуму юной Сары, ждать ли мне, что ты, заодно, попытаешься воззвать и к моей совести? Если так, то советую не сотрясать воздух понапрасну. Я знаю, что ты могла бы мне сказать, — мужчина коротко вздохнул. — Она так молода и наивна, она толком еще не видела мира, ей бы жить еще много лет, но тут вмешался я, намеренный безжалостно и хладнокровно оборвать эту юную жизнь. Едва ли не злодейски хохоча, надо полагать. Что ж, Нази, все это почти правда, с той лишь разницей, что я не испытываю ни малейшего удовольствия от смерти этой девицы. Это необходимость. И чем, позволь спросить, жизнь фроляйн Шагал принципиально отличается от жизни любого другого человека, который мог бы оказаться на ее месте? Не тем ли, драгоценная моя фрау, что ты знаешь Сару лично? Там, под землей, двадцать семь высших вампиров, Нази, и они остаются там только до тех пор, пока соблюдаются условия договора. Знаешь ли ты, борец с нежитью, что будет, если в означенное время они не получат обещанную им жертву?
— И что же? — мрачно спросила Нази, которая, к своему величайшему сожалению, догадывалась, каким будет ответ.
— Они сочтут себя свободными от прошлой договоренности и вольны будут отправиться на поиски пищи самостоятельно, — оправдывая самые неприятные подозрения женщины, любезно просветил ее фон Кролок. — Я вовсе не для того потратил в свое время столько усилий, чтобы разрушить заведенный порядок и поставить под угрозу свою безопасность и безопасность Герберта из сострадания к одной смертной девице, коих по земле ходят тысячи. Но, полагаю, этот довод покажется тебе чересчур своекорыстным, так что я могу предложить тебе иной, который тебе, как защитнику людей, будет ближе. В ночь зимнего солнцестояния умрет либо фроляйн Шагал, либо вся деревня внизу, поскольку она расположена ближе всего к замку и, вероятнее всего, именно туда отправятся пробудившиеся ото сна вампиры. Что же касается моей жалости… В данном случае я проявляю ее по отношению к Саре куда больше, нежели ты.
— Тем, что лжете, надо думать, — Нази, вздохнув, сгорбилась в своем кресле, чувствуя, как злость уступает место тоскливой апатии.
— Именно так, — фон Кролок кивнул. — Она счастлива, Нази. Безмятежно и абсолютно. И пускай счастье это построено на обмане, для нее оно вполне подлинно. Ее ничто не тревожит и ничто не пугает, она получила в свое распоряжение целый замок со всем, что в нем есть, получила веру в то, что ее ждет долгая, интересная жизнь. А ведь я мог бы поступить иначе, верно? Мне ничего не стоило бы выкрасть ее из трактира, запереть в подвале и в нужный час просто швырнуть в толпу. Более того, лично для меня это было бы куда более простым решением, поскольку не потребовало бы и четверти усилий, что я прилагаю сейчас.
— Что чувствует жертва вампира, граф? — не желая комментировать последнее заявление, задала Дарэм вопрос, ответ на который всегда ее интересовал.
— Зависит от вампира, — немного поразмыслив, откликнулся фон Кролок. — И от его желаний. Это может быть легко… юная фроляйн Шагал даже не поймет, что она умирает. Она сама будет желать этого и почувствует удовольствие, удовлетворение, освобождение. Она умрет счастливой, но именно потому, что это мой выбор. Если угодно — это единственный подарок, который я могу ей сделать в сложившихся обстоятельствах. Однако в случае, если вампир не умеет или не хочет утруждать себя ментальным воздействием на жертву, все происходит иначе. И тогда эта жертва чувствует, как клыки пробивают плоть, причиняя сильную боль, успевает увидеть оскаленное лицо своего убийцы, в эти минуты имеющее мало общего с человеческим. И ощутить, как он выпивает ее жизнь, жертва успевает тоже. В сущности, это то же самое, что быть загрызенным диким животным, пожалуй. С поправкой лишь на не оправдавшуюся уверенность в том, что перед тобой был такой же, как ты сам, человек.
Фон Кролок говорил все так же спокойно, глядя мимо Нази на потрескивающее в камине пламя, свет которого всполохами отражался в его серых глазах, но Дарэм почему-то не усомнилась в том, что скрывается за этим безмятежным спокойствием.
— И вам в свое время попался вампир второго типа? — почти утвердительно проговорила она, заставив графа посмотреть ей в лицо.
— А ты довольно проницательна, — констатировал он.
— Расскажете? — несмело спросила Нази, удостоившись от фон Кролока пристального, холодного взгляда, от которого ей сделалось откровенно неуютно.
— О чем именно ты хочешь узнать? — сухо поинтересовался граф, когда женщина окончательно успела увериться в том, что ответа не последует.
— О том, кем был граф фон Кролок до того, как превратился в вампира. О том, как он умер. И о том, как именно был заключен договор, о котором вы упоминали, — откликнулась Дарэм, понимая, что второй возможности спросить у нее уже никогда не будет, и граф дает ей одну-единственную попытку. Вспомнив о своем разговоре с Гербертом в первую ночь пребывания под крышей замка, Нази усмехнулась и полушутя, полусерьезно добавила: — Ну и, разумеется, о том, как звали этого графа, поскольку, как я уже поняла, именно это является главной тайной вашего существования.
— Хм, довольно смелые вопросы, фрау Дарэм, — фон Кролок скрестил руки на груди и осведомился: — По какой причине я должен отвечать на них?
— Не должны, — Нази в ответ пожала плечами. — Но можете. В конце концов, почему бы и нет? Это равносильно откровенности со случайным попутчиком, Ваше Сиятельство. К чему бы мы ни пришли в итоге, наше знакомство не продлится долго. Я либо умру, либо покину ваш мир, уйдя по тропам туда, где мое место на самом деле, так что эти знания, как ни иронично это звучит, я унесу с собой в мир иной в любом случае.
— В этом есть некий смысл, — граф кивнул и, задумчиво постучав пальцем по подбородку, резюмировал: — Итак, ты задала мне четыре вопроса, и я дам на них ответы в той степени, в которой посчитаю нужным, однако тебе придется предложить мне равную оплату. Расскажи мне, Нази Дарэм, как и ради чего ты оказалась в моем мире, что тебе известно о возможностях души путешествовать по тропам, и каково все-таки происхождение столь оригинальных шрамов на твоей спине.