— Не думаю, что наши гости оценят угощение подобного сорта, — граф перевел взгляд на лицо сына, на котором любопытство, негодование и изумление причудливо слились воедино, образуя крайне забавную гримасу. — Не думаю, также, что его оценю я сам, если уж на то пошло. Фрау Дарэм… некоторым образом, малосъедобна.
Кролок поймал себя на том, что подбирает слова медленно и тщательно, пытаясь самому себе объяснить, что же с этой конкретной женщиной было не в порядке. А «не в порядке» было многое. Во-первых, к пряному, терпкому запаху ее крови примешивалась горьковатая нотка тлена. Весьма похоже после сытной трапезы пах Герберт, по мертвым жилам которого бежала горячая, живая кровь. Вот только Нази Дарэм вампиром точно не была.
Во-вторых, ее реакция на зов откровенно озадачивала — казалось, вместо положенного успокоения и удовольствия он причинял женщине ощутимую душевную боль.
И, в-третьих, оба раза во время их встреч фрау Дарэм вела себя откровенно противоречиво. Она с первых секунд каким-то образом безошибочно определила в фон Кролоке вампира, но, казалось, ее это открытие нисколько не взволновало, более того, женщина позволяла себе слова и действия, по своей опрометчивости граничащие с безумием. Близко подходить к хищнику, обладающему сверхчеловеческой скоростью и силой, поворачиваться к нему спиной, в конце концов, бесцеремонно хвататься за плащ, без раздумий прячась за ним от посторонних взглядов… и даже на незнание все это списать было невозможно. По итогам их бесед у графа сложилось стойкое ощущение, что фрау Дарэм попросту все равно.
А еще его не покидала странная увереность, что она что-то ищет. Каждый раз, когда она подходила к нему на опасно близкое расстояние, она впивалась в его лицо пристальным, почти немигающим взглядом, словно силилась разглядеть что-то, о существовании чего сам фон Кролок понятия не имел.
Он даже не мог сказать, развлекает его сложившаяся ситуация или, напротив, раздражает. Дарэм была взволнована, но не напугана, она была неосторожна, но не очарована, она, похоже, страдала из-за чего-то, но причины этих страданий лежали не на поверхности, она была жива, но от нее пахло смертью.
И все это отбивало у фон Кролока аппетит, как отбивает его некое туземное блюдо из незнакомых ингредиентов.
— Что, еще несъедобнее, чем прошлогодний крестьянин?! — притворно ужаснулся Герберт. — Разве подобное вообще возможно?!
Граф ответил сыну тяжелым, недовольным взглядом. С крестьянином действительно получилось не слишком хорошо, однако в ту зиму в деревне, как назло, из-за распутицы застряло около десятка послушников одного из католических орденов во главе с приором, и спускаться с гор стало абсолютно невыносимо. Обилие священнослужителей и их песнопений вызывали у фон Кролока давно, казалось бы, забытую мигрень даже на расстоянии в несколько миль.
— Я, кажется, просил мне не напоминать об этом, — заметил он.
— Я бы рад, да как такое забыть?! — Герберт, явно желал взять реванш за позорное изгнание с дивана. — Клянусь, в этом бородатом плебее спирта было больше, чем крови! Некоторые из гостей к концу бала едва стояли на ногах …
— Герберт, — единственное оброненное фон Кролоком слово прозвучало жестко и холодно, так что графский сын поспешил замолчать, не потрудившись, впрочем, стереть с лица ехидную клыкастую усмешку.
— Думаю, я еще успею до рассвета навестить ближайший городок, — сказал он, проворно поднимаясь с ковра и поправляя полы щегольского серебристого камзола.
— Ты был там лишь в прошлом месяце, — неодобрительно заметил граф. — И ты прекрасно осведомлен о правилах. Не больше двух смертных за полгода. Так что изволь потерпеть, до бала осталось десять дней. К тому же светать начнет всего через полтора часа.
— Но папа! — Герберт капризно выпятил нижнюю губу, став еще более похож на недовольного мальчишку. — В прошлом месяце я даже не ел! В отличие от тебя, меня все еще интересуют и иные чувственные удовольствия.
Про «чувственные удовольствия» сына фон Кролок был осведомлен даже лучше, чем ему того хотелось бы. Еще при жизни отдававший предпочтение представителям своего пола, Герберт время от времени уходил развлекаться в компании смазливых юношей в ближайший крупный город. И это было бы вполне терпимо, если бы абсолютно не умеющий держать себя в руках младший фон Кролок в пылу любовной страсти не впивался клыками в шеи своих любовников. Отлавливать и уничтожать новообращенных вампиров приходилось графу, поскольку сам Герберт то ли не желал этого делать, то ли, что вернее, так и не проникся той опасностью, которую эти новообращенные представляли для ведущего закрытую жизнь вампирского сообщества.
— Я сказал, нет, — никак не отреагировав на требовательный тон сына, ровным голосом ответил граф. — Лучшее, что ты сегодня можешь сделать, это привести себя в порядок и отправиться в склеп. О твоих развлечениях и их последствиях мы поговорим завтра.
Прошипев себе под нос ругательство, абсолютно недостойное графского сына, Герберт фон Кролок обиженно покинул гостиную, оставив хозяина замка в одиночестве любоваться причудливой игрой пламени в устье камина.
*
Три дня спустя, стоя у окна замковой башни, граф фон Кролок плавно взмахнул рукой, отпуская нить, связывающую его сознание с разумом Магды. Связь эта окрепла достаточно, чтобы не истончиться и не исчезнуть с течением времени. В этом году девчонка ему не понадобится, зато, когда придет время нового бала, он сумеет найти потенциальную жертву, где бы она ни была, и привести ее в замок откуда угодно. Частый перестук сердца Магды, еще секунду назад отчетливый настолько, словно она стояла прямо перед ним, постепенно затих, отдаляясь. Пару недель девица будет немного не в себе, помучается от дурного настроения, но это, в сущности, смехотворная цена за год жизни, который только что подарил ей граф. Он сам когда-то был готов отдать куда больше за несколько вздохов, несколько ударов сердца, за час, проведенный под высоким лазурным куполом неба. Вот только Кролоку подобного рода сделок никто никогда не предлагал.
Граф потянулся к следующей ненужной ему нынче нити и от неожиданности отшатнулся назад, в защитном жесте выбросив вперед руку. Помедлив немного, Кролок сосредоточился и снова осторожно потянулся к связи между ним и фрау Дарэм в попытке понять, что именно он только что видел.
И снова то же ощущение, будто он каким-то неведомым образом оказался в центре пожара. Иллюзорное, но почти ощутимое пламя отвратительно пульсировало, сотрясая связующую нить, словно сердце дьявола. Графу показалось, что он даже чувствует привкус сухого, горького пепла на собственных губах.
Почти физически обжигаясь, он попробовал рассмотреть хоть что-то в туго скрученных языках пламени, но огонь был повсюду, смыкался за его спиной, окружал, грозя превратить в горстку золы.
И если могла быть в этих ощущениях еще большая странность, заключалась она для графа в том, что в ответ на его вторжение он почувствовал явственный отклик, словно…
Словно Нази Дарэм, вопреки всем законам здравого смысла и человеческим возможностям, пыталась сама воззвать к графу фон Кролоку.
Так и не найдя ответа на вопрос, свидетелем чему именно он только что стал, и не оборвав связь, граф хмыкнул и, сосредоточившись, шагнул.
========== Жизнь, переходящая в кошмар ==========
Горячая вода не помогла, как не помогло выцыганенное у скупердяя Йони красное вино с пряностями, и даже чертов чеснок, который, по мнению местных, был универсальным лекарством, как от вампиров, так и от болезней.
Вечером второго дня ощутив недвусмысленные признаки недомогания, Нази, на чем свет стоит проклиная нежить, выгнавшую ее босой и раздетой на мороз, еще надеялась, что дело обойдется тривиальной простудой. Однако все надежды рассыпались в прах. Похоже, ее организм, подорванный ритуалом, так и не оправился до конца за полтора месяца мирной деревенской жизни, восприняв жестокое переохлаждение как сигнал к полному самоуничтожению.
Началось все с того, что утром она едва сумела подняться с постели и, кое-как одевшись, поплелась на кухню.