Рядом чиркнул колесиком зажигалки Касьян. Он успел свернуть самокрутку и теперь поджег ее, затянулся горьковатым дымом.
– Работы здесь, конечно, непочатый край. Да ты парень крепкий. Выправишь со временем.
Тусклый свет почти не пробивался сквозь заколоченные окна, и помещение освещал только огонек Касьяновой зажигалки. Игнат разглядел белую, будто выпавший зуб великана, печь, железную кровать с набросанными на ней истлевшими тряпками. В темном углу, на неумело сколоченной дощечке, стояли образа. И Игнат вспомнил, как своими руками выстругивал этот импровизированный киот. Всего за два месяца до пришествия нави.
Он снова сглотнул, вытер слезящиеся от махорочного дыма глаза. Страх, схвативший за горло возле самого порога, теперь отступил, и вместо него появилась щемящая грусть.
– Ты хоть дров набери, – сказал Касьян. – Какое-никакое тепло будет, да и свет.
– Наберу, – откликнулся парень. – Только сначала еще одно дело сделать надо.
– Какое такое дело?
Игнат еще ниже опустил голову и, проглотив первую обжигающую слезу, произнес:
– Я бы хотел попрощаться с бабушкой. Дядя Касьян, вы ведь знаете, где она похоронена?
3
Кладбище лежало в стороне от деревни.
Из-за темных сосен взирали кресты, такие же черные, безликие – совсем старые, но еще не истлевшие в труху. Изгородей не было, и Игнату приходилось смотреть под ноги, чтобы не наступить на чью-нибудь осевшую могилу.
– Стой, – тем временем сказал Касьян. – Прошли, кажись.
Он развернулся и забрал левее, мимо обломанного можжевельника. Игнат двинулся следом, и узловатая ветка кустарника зацепилась за рукав парки.
«Игнаш-шш…» – выдохнул пробежавший по кронам ветер.
Парень вздрогнул, высвободился из цепкого захвата можжевельника и поспешил за Касьяном. Щемящее беспокойство, зародившееся еще на перроне, вернулось.
– Дядя Касьян, – Игнат окликнул впереди идущего мужчину, – а она… тоже здесь похоронена?
Широкие плечи Касьяна вздрогнули.
– Здесь, – эхом отозвался он и резко остановился. – Пришли.
Игнат едва не влетел в пахнущий соляркой и прелой овчиной тулуп. Мужчина посторонился, пропуская парня вперед, но тот не смог сделать и шага. Навалилась тяжесть, колени подогнулись, и под локоть предупредительно нырнула ладонь Касьяна.
– Ну, ну! Ну что ты, парень? Держись-ка! Держись…
Игнат смотрел вперед. Туда, где из пелены зимнего дня выступил покосившийся деревянный крест. Имя. Дата.
В правый висок вошла раскаленная игла, и Игнат едва сдержался от болезненного стона. Горе обжигающими ручьями выплеснулось наружу, и, слизнув языком соленую влагу, Игнат понял, что плачет.
– Два года не дождалась… – прошептал он. – Что ж ты, баба Стеша? – Шмыгнул носом и закусил губу, поднял на дядьку Касьяна заплаканные глаза: – Подождете меня в машине? Попрощаться наедине хочу…
Касьян понимающе кивнул. Хотел что-то сказать, но передумал. Несильно, по-отечески хлопнул Игната по спине, будто понимая, что негоже постороннему видеть чужие слезы.
Уже и запах овчинного тулупа истаял в морозном воздухе, уже стихли тяжелые шаги, а Игнат все стоял у покосившегося креста и плакал беззвучно, горько. Поэтому он не видел, как над головой сгущались тучи, как в полях поднялась поземка, вздымая крученые снежные вьюны, как с сосновых лап посыпался иней. Ветер швырнул за воротник щедрую пригоршню снега, и только тогда парень ойкнул, принялся вытряхивать набившийся снег, а вытряхнув, выпрямился и огляделся.
Он находился на кладбище один-одинешенек. Кресты и темнеющие стволы деревьев обступили его, будто собирались взять в оцепление. Новый порыв ветра пронесся по лесу, как тяжкий вздох мертвеца, придавленного тяжестью смерзшейся земли.
Игнат отступил. Под ногу некстати подвернулась сухая ветка. Ее хруст прозвучал в замороженном кладбищенском воздухе, словно выстрел.
«Вдруг мы видимся в последний раз? – всплыли в голове слова. – Вдруг меня заберет навь? Заберет навь… заберет…»
Тонкий девичий голос эхом отдавался в ушах. Знакомый голос. Голос Званки.
Вот тогда, с новым глотком морозного воздуха, в легкие Игната ворвался страх.
Он круто повернулся на пятках и бросился прочь, не разбирая дороги. Ветер подталкивал в спину, швырялся хвоей и снегом. Ветки кустарников хлестали наотмашь. Еще один можжевеловый куст, внезапно выросший на пути, больно стегнул Игната по правой щеке. Парень отшатнулся, споткнулся об узловатые корни, потерял равновесие и с размаху хлопнулся наземь. Ватные штаны не дали разбить колени в кровь. Но вовсе не это сейчас заботило Игната.