И всю эту простую систему мира сломал небольшой набор закорючек.
«Почему?»
Почему вода жидкая? Почему он должен пить? Почему он умрёт, если не будет? Что будет с его «я», когда он умрёт? Может ли он не умирать? Почему существует смерть? Почему он родился? Почему остался один на рынке? Почему он не знает, как зовут его родителей? Почему он не знает своего имени?
Почему.
Мир за пределами его головы взорвался, расширился и раздвинулся во все стороны. Стал большим, громоздким, непонятным и пугающим.
Лишь ответ на вопрос «почему» делал его чуть более дружелюбным. Но чем больше у него появлялось ответов, чем больше он помещал их на упорядоченные полочки, тем больше появлялось новых «почему». На которых ответа не было не то что у него или у других людей, а… вообще.
Роймата, старший хранитель Тайн на их миссии, сидел на скамейке на уютной террасе, около руин старого острога и кормил голубей. Тайпен был близок к тому, чтобы усмехнуться, слишком уж рьяно этот «священнослужитель» изображал идиота для глаз посторонних.
— Вы желали меня видеть, Ваша Твёрдость, — нарочито медленно Роймата встал и поклонился, и не думая убирать свою блаженную улыбку.
— Да, Роймата. Как идут приготовления?
— Приготовления закончены.
— Уверен ли ты, хранитель Тайн, в своих словах?
— Да, Ваша Твёрдость, — не переставая улыбаться, Роймата чуть склонил перед ним голову.
Тайпен едва уловимо пожал плечами, уселся на скамейку, положил ногу на ногу и посмотрел на открывающийся с трассы пейзаж. Песчаный берег внизу извивался, дробясь на десятки мелких бухточек в которых плескалась рыба. Блики солнечного света падали на рябь волн и вырисовывали тысячи сверкающих чешуек.
— Что Вас так веселит, Ваша Твёрдость? — учтиво спросил Роймата, наблюдая как уголки рта Тайпен чуть-чуть изогнулись.
— Спокойствие этого места и соблюдение планов без какого-то вмешательства сил… необычно, — ответил Тайпен, неспешно достал платок и протёр пятнышко с доспеха. — Я не привык существовать в таких условиях.
— Уверяю Вас, сир, это лишь весьма кратковременные неприятности, — заверил Роймата с полуулыбкой.
— Что ты привёз в той клетке, чародей? — от взгляда Тайпена и уничижающего прозвища Роймата немного согнулся, но улыбку не убрал.
— Нечто очень загадочное Ваша Твёрдость. Нечто, что я бы очень хотел изучать снова, как только мне будет дозволено вернутся на корабль. Я покажу Вам… это.
Ему было примерно семнадцать зим, когда он испытал себя в настоящей сечи.
Он никогда не нуждался в насилии, тренировался и дрался без искорки, просто отдавая дань процессу обучения и развития. Первые разы вонзая в живого человека свой меч или копьё он не испытывал ничего, кроме чувства необходимости исполнения приказа. Зрелище агонии и смерти, «анатомический» взгляд на ещё тёплые органы никак не тронули его. Он подумал, что это лишь новая из его обязанностей и мечтал о том времени, когда ему снова дадут вдоволь времени на прикосновения к новым тайнам.
Их много учили военной науке. И теории, и практике…
Практика. Слово, внушающие ему трепет. Это было удивительным, но всю жизнь ему будут сниться кошмары именно о ней, а не о самих сражениях и крови, что он пролил.
Как только он научился немного держать тренировочный меч, им начали давать строевой бой, оборону и штурм. Двенадцать часов в день, с редкими передышками на обильное питье и туалет, под палящим солнцем. От жары они безумели так, что рвали себе губы в кровь, пускали слюну, словно бешенные псы.
«Лево!» — кричал сержант и в зависимость от контекста они поворачивались или сдвигались.
«Право! Конная атака! Сомкнуть ряды!» — кричал сержант и он синхронно оборачивался, становился плечом к плечу, и со всей силы вбивал древко в землю, прижимая его ногами, упираясь всем весом и готовился принять страшный удар о котором им рассказывали.
Когда ты делаешь одно и тоже десять тысяч раз, это впивается в память. Ты продолжаешь это делать даже во время гигиены или похода, даже во время сна тебе это снится и ты никогда больше от этого не избавишься.
Практика. Так много времени и сил.