– Ний… – Кирей напрягся в теле и метнул настороженный взгляд на друга. Доля секунды. Испуг в глазах немного осел – почему твоё предложение уехать жить отшельниками каждый раз звучит жутковато?
– Прости, прости – художник по-доброму усмехнулся и продолжил работу добавляя светлый бирюзовый, и тёплый жёлтый.
– Не могу же я бросить семью и друзей.
– Верно. Может я в следующий раз я пойду с тобой?
– Не стоит, я запомнил твои слова, да и мать мою ты знаешь, она добрая, понимающая, вечно хвалит по поводу и без.
– Ты слишком много подстраиваешься под людей…
– А разве должно быть не так? Легче подойти к морде слона, чем заставлять его повернуться. Зачем усложнять жизнь?
– Да верно, но это не в твоём случае, кто угодно, но не ты…
– Чем же я отличаюсь от всех?
– Знаешь, люди меняются, когда перенимают на себя черты других, тебе не понравится то, каким ты станешь.
– Мы все части одного механизма. Путь планет, эволюция, работа экосистем. Если из ста людей все будут работать на благо окружающих, то только подумай на помощь каждому будут работать девяносто девять человек. Или ты боишься, что я не справлюсь с работой на благо окружающих?
– Это прекрасно, но ты не учёл, что люди не будут работать на тебя, найдутся те, кто станут этим пользоваться и ещё… ты уже такой, ты уже работаешь на благо людей.
– Не важно, что будут делать они. Это на их совести, мои правила жизни относятся только ко мне.
– Верно. Однако ты не можешь. Ты не способен вынести то, что хочешь на себя возложить.
– Вообще, я просто хочу стать как все, так легче и им, и мне. Я знаю, что доставляю неудобства.
Кирей, улыбнулся искренне, впервые опустив эти его привычные напугано изогнутые брови. Ний было уже собирался приняться за чистейший белый, как рука дёрнулась и инструмент глухо упал на пол.
– Ты, хм… как давно уже думаешь об этом?
– Где-то пару лет. – задумчиво пустил брюнет – Я замечал ещё прежде, что что-то не так, но сейчас, когда мне часто приходиться проявлять ответственность, я заметил, как отличаюсь от Рыжего и Виктора. Я обратил внимание, что они легче относятся к своим проблемам и не втягивают посторонних, а я плачусь тебе по каждому пустяку. Они сильные и способны идти своей дорогой, кажется иногда, что все вокруг знают, как жить, знают, что делать. А я…
– Ты это ты. – Ний взял уже на половину пустой от прежних работ тюбик краски и выдавил почти всё на ладонь, а затем пальцами развязно, закрыл половину леса белым залил чащу лучами солнца так, как если бы свет бил в глаза путнику, когда тот вышел на дорогу из ночи, прямо в новый мир. Он развернул мольберт к другу и ушёл мыть руки. Ний промолчал и не знал, что сказать ещё. Собирая осторожные, нет, чёткие, нет. Какие же слова ему сказать сейчас?
Кирей же изумился тому, как талантливо его друг смог изобразить жизненный подъём, он не мог и представить, что нечто подобное было возможно изобличить без кисти и нанеся всего лишь один оттенок белого… а ведь даже не самого белого из всей палитры. Кажется, его сожитель хоть и говорил, что его навык это плод упорных тренировок и не верил в талант, но талан у него всё же был незаурядный. Сердце, что скованно смущалось пару мгновений назад наконец-то расслабилось и обмякло. От вида работы мастера душа находила покой, а сам, вернувшийся в комнату автор, бросил одиноко-обиженный взгляд.
– Тебе нравится?
– Да.
– Что чувствуешь?
– Рождение надежды… хотя, нет, веры.
– Веры во что? – насторожился и дёрнул ухом.
– Вера в то, что всё будет хорошо, знаешь… как если тучи разойдутся над головой… думаю ты прав, даже если я и захочу измениться, я не смогу, не стоит делать глупостей.
– Хорошо, значит картина удалась.
– А ты правда думаешь, что я не смогу измениться?
– Ты можешь, но тебе это не понравится. – Ний забрал из рук собеседника букет и поставил в воду из-под красок – Смотри они пожелтеют со временем, тебе же будет жаль, что их белый цвет пропал?
– Да, мне кажется, белый гораздо красивее.
– Вот именно, им повезло быть белыми, и от этого любой краситель в воде может испортить их. Хотя ты и не цветок.
Художник сел ближе, обнимая Кирея.
– Спасибо, Ний.
– Без вопросов, я всегда готов принять твою исповедь.
Виктор спал, пока солнце не перевалило за полдень и видел этак пятый-шестой милейший сон, как его и так не свежую голову разразило жестоким и пронзительно противным звоном. С трудом вытянув себя из мягкого замка на бой с алюминиевым зверем, парень дотянулся до телефона, на полу, под диваном, у самой стены.