— Ладно, черт с тобой.
Далеко за городом сверкнула молния.
— Первая гроза, ух ты! А ребеночек, знаешь, что сказал? я ведь с ним часто разговариваю, если папка такой, гони его на хуй! Ты научил ругаться? Не отпирайся!
Коля прыгал счастливо вокруг Лизы и дулся на ребенка; ночью, обнимая неугомонный Лизин живот, желал ребеночку подохнуть, как можно скорее. Наутро, правда, злость прошла, и все потекло по обыкновению.
— Смотри, как кстати, — Лиза нечаянно обнаружила подсунутый продавщицей синий рулон с золотыми листочками, — с него и начнем. Вот сюда в уголок. Остальное — белым. Понимаешь, такой контраст сразу в глаза бросится, и полетят детские вопросы.
Похолодание не коснулось столицы. Погода устаканилась.
Коля задумался. Что-то ужасное мучило и терзало: если не получится, если роды провалятся, и Лиза останется без ребенка? Пока ждать второго, жизнь превратится в сущий ад; но и со вторым немногое изменится, отвратительный след потянется до самой старости.
— Писклявая сволочь, — едва сдерживался Коля, — пусть, пусть, родись!
Отношения с ребенком становились хуже и хуже. Чувствуя Колины прикосновения, ребенок каждый раз притворялся мертвым, Лизины глаза останавливались, и Коля психовал.
— Не трожь его! — орала Лиза, — живо переезжай к Пашке!
Наконец, собрались поклеить обои в Лизиной комнате с тем уж, чтоб Коля только в гости заходил.
— Коридор тоже захватим, светлее в ванную ездить.
— Чего канитель развели? Могли бы меня спросить! — ругнулась, походя, Ангелина Васильевна.
— Вот еще!
— А ты дворцы строишь, для кого, позволь узнать?
— Иди к черту!
Коля сварил клей и начал мазать стены. Лиза мучалась, в каком углу пристроить синюю полосу. Ложилась на пол, крутила головой.
— Чтоб только шейку не свернул… Нет, нет, так не пойдет, нужна кроватка, от нее и будем думать.
Бросили все и поехали в магазин. Как всегда постояли на заправке: погода теплая, но ветреная. Лиза нервничала, вдруг не достанется.
— И о чем ты, болван, раньше думал?!
Кроваток видимо-невидимо. Лиза недовольно проехалась туда сюда, пощупала матрацы.
— Вспори с краю посмотреть, чем набиты. Надо бы самой прилечь!
Коля проковырял дырочку, полезло мочало.
— Так и знала! Продавец!
Через минуту подошел толстомордый мужик.
— Дыру видишь? И внутри мочало?
— А тебе чего! Ты че тут свои порядки разводишь?!
— Дай целый, пусть мочало, но целый, — нехотя сдалась Лиза.
Дорогой искрутилась в каталке, поглаживая закрепленную кроватку, — Сверху свой матрасик смастерим и шерстяную шаль в два слоя. Выгрузились, и Лиза уехала в соседний подъезд, к племяннику Солонихи.
— Вроде неплохо рисует, пусть трафаретки на белое сделает.
Допоздна Коля двигал мебель и клеил обои. Лиза вернулась без трафареток, чуть поддатая и веселая.
— Что, папаня, как жизнь? Мне такого рассказали…
Коля переодел Лизу в ночную сорочку и уложил в постель.
— Сегодня по большому не ходила, давит сзади, — пожаловалась, засыпая, — если что, постучу.
Тяжело одному в Пашкиной комнате. Коля провалился в забытье. Ему снился мастит: чудовищно раздутая Лизина сиська дико страдала, умоляла о помощи. Ее обступили, кричали советы, предлагали водочные компрессы; Коля метался, не зная, как быть. Сиська верещала и хрипела до рассвета; где-то колотили в стену… Коля, наконец, сообразил сквозь дурман, стучит Лиза.
— Воды, воды, — выпила залпом и тут же заснула.
Коля вернулся на диван. Перед глазами опять всплыла сиська, уже ни на что не похожая, подрумяненная с одного боку восходящим солнцем; чья-то рука сжимала сосок, выдавливая, как из тюбика, густое и гнойное; вдруг ожили на полках Пашкины банки и пошли хороводить вокруг; подрались сросшиеся человечки, вспылила пораженная почка, толстая кишка копошилась на дне и била хвостом. Сиська будто бы разогрелась, не орала, а соблазняла куснуть. Все понеслось вприпрыжку, нельзя разобрать…
— Коля, Коля, — снова закричала Лиза, и он разутый, кинулся на зов. День сквозь занавески: острые бодрые лучи скакали по белым стенам.
— Коля, смотри, как радостно, светло! Прямо современная палата. Родовая, просто родовая! Знаю, что на стенах рисовать, бери, записывай, чтоб не забыть. Во-первых, дерево!
Коля еле стоял на ногах: сон еще путался рядом…
— А ну, просыпайся! Конечно, дерево, но не простое, а его дерево, откуда он произошел, как раньше не додумалась, — Лиза на секунду замолчала, — само собой, не всех нарисуем, бабку не будем.
— Бабка-то живая, он спросит, кто это.
— Скажем, соседка. Надо же бабка, сука, два часа в ванной торчит.
Коля накормил Лизу завтраком.
— Постучи, пусть вылезает.
Шум воды и пение из ванной остановили Колю. Он вернулся в комнату. Лиза опять перекладывала детское белье.
— До сих пор не могу по большому, все утро просидела, не могу и все. Давит здесь. Иди в аптеку. Подожди! Не видать еще? — раздвинула ноги. Коля аккуратно подлез, как положено.
— Ничего нет.
— Хорошо, иди.
На улице автомобили, и блистательные дамы в маленьких ветровых окошках. Коля не сомневался, очень скоро и Лиза заблистает среди них; яркая ее натура высветит и его.
Аптекарша обласкала улыбчивым взором и долго не отпускала от прилавка, нахваливая заграничный поливитамин и стерилизованную без добавок вату, звонил телефон, а ей хоть бы что.
— На мне Лизина тень!
— Ну! — Лиза дернулась в ванную.
Ангелина Васильевна свежо и ново поглядела на внучку, завернула волосы красивым полотенцем. В клубах белого пара голое тело.
— Куда торопишься?
— А ты, видать, на месте стоишь! Понятное дело, подохнешь скоро.
— Глупая ты, Лизавета! Ведь и смерть смерти рознь, к одной, спотыкаясь, бежишь, к другой под шелковым парусом, с третьей и знаться не хочешь, ничего особенного не ждешь…
— Отстань! Пропусти!
Ангелина Васильевна подвинулась. Лиза резко повернула кран.
— Не надоело, все о себе, для себя…
— А для кого еще, Лизонька? Неужто, для тебя? Да и бесполезно, а для младенца… хребет-то тебе он перебил, а свой подставлять жалко!
Накинула халат, повязала на талии и вышла.
Лиза, нежно, от подмышек намылила живот, поковыряла в пупке, приголубила паховую грыжу, сунулась между ног, — Пока все хорошо, не соврал Колька!
Струя бурлила, ласково омывала тело:
Море в роскоши юга.
Песнь Гермафродита.
Седьмая волна приносит синий ветер.
Казнь тарантула.
Корабли на рейде.
Луна похожая на солнце.
Маленький поселок прилепился с краю. В двух километрах дорога через дюны. Ночью песок поднимается и засыпает дорогу. Кто-то чистит дорогу каждое утро. В поселке живут одни старухи и ничего не едят. Поманили из окна. Лиза и златокудрый младенец поселились на прохладном полу. — Своего молока навалом, отлично!
Всего двенадцать домов, одна улица.
— На черта приехала сюда, — шипят из угла.
Лиза щурится.
— Разве можно доверить земле то, что ненавидишь?
Сладко потягивается.
Южный пассат треплет черное платье из тонкого шелка — вдовий наряд, углы косынки лезут в рот. Осторожно, чтоб не подвернулись каблуки, к морю. С берега далеко видать…
— Здесь и расстанемся! — Лиза, омывая теплой струей соски, улыбнулась, — пепел из урны относит к поселку.
— Папульки больше нет, смотри! — поправляет кружевной чепчик на головке малыша, — Море! Только ты и я! Нам будет хорошо!
Песчаная сухая земля вдов. Говорят здесь мало радости?! Неправда! Гудят корабли. Тревожно.
— Никогда не спрашивай об отце! Зачем? Если хочешь, поплыли!… я уже люблю твои широкие плечи и черную морскую походку.